и зерном, которые затем стали постоянными. В 1662 году государство попыталось прибегнуть к девальвации, из-за чего в крупнейших городах разразились «медные бунты». Извечная нехватка денег для военных породила еще одно решение, придавшее московскому войску особый облик.

Помимо полков «нового строя», в XVII веке создавались постоянные гарнизонные силы для охраны степных линий. В них набирали людей самого разного происхождения: беглых крепостных, дворян из центра, нуждавшихся в дополнительных землях, дворян, принудительно перемещенных властями на новое место, отставных дворян, казаков. В приграничье они получали сравнительно небольшие наделы, которые обрабатывали сами – следствие нехватки в этих краях крепостных, хотя дворяне и сохраняли право владеть ими. Особенно сплоченные группы составлялись из тех дворян, которые служили в приграничных крепостях Черноземья – в районе Курска, Орла, Тамбова, Воронежа – и двигались на юг вместе с границей. Они ревниво охраняли свой статус, хотя почти (или вообще) не имели крепостных и сами обрабатывали землю. В конце концов их стали называть однодворцами (см. подробнее главу 17). Гарнизонные солдаты, включая этих бывших дворян, а ныне однодворцев, в 1679 году подверглись унижению, будучи приравненными к тягловым государственным крестьянам. Но еще в XVIII веке они боролись за признание своего особого положения: теоретически однодворцы имели право владеть крепостными и покупать или продавать земли, хотя редко пользовались им. Как отмечает Алессандро Станциани, создание пограничных гарнизонов, находившихся на самообеспечении, было единственным способом решить проблему содержания войска. Эти гарнизоны были способны проявлять тактическую гибкость, обучаясь приемам ведения боя, более подходящим для степного приграничья, чем те, которые разрабатывались для частей «нового строя», действовавших согласно европейской линейной тактике.

Таким образом, в Московском государстве возникло множество групп с привилегированным статусом, которые служили государству, не обременяя его. Все они, в сущности, обходились дешево. Наибольшими привилегиями располагали владельцы крепостных – от представителей знатных семейств, у которых имелись обширные угодья, до скромных провинциальных дворян. Приказные получали жалованье и другие вознаграждения, но государство возлагало на местные общины обязанности по их содержанию. Те, кто не владел землей, но и не нес тягла – стрельцы, казаки, гарнизонные ратники – сообща обрабатывали полученные от государства земли (в ущерб своей боеспособности). Власти старались обеспечить жалованье солдатам «нового строя», однако были неспособны содержать армию в течение всего года. И все же те, кто принадлежал к этим группам, имели больше экономических возможностей, отличались большей физической мобильностью и даже сохраняли шансы на продвижение по социальной лестнице.

БЛАГОРОДНОЕ СОСЛОВИЕ?

Правящую элиту России в раннее Новое время трудно было назвать «благородным сословием»: обычно эти слова вызывают ассоциацию с европейскими грандами, чьи права на владение собственностью и участие в политике были защищены письменными документами, реализовывались в парламентах и других политических институтах. Английское благородное сословие в XIII веке добилось для себя таких гарантий, что было закреплено Великой хартией вольностей (1215). Вскоре после этого аналогичную всеобъемлющую грамоту получило венгерское дворянство (1222), а на протяжении XIV–XVI веков – польская и богемская знать. В каждом случае общеевропейская традиция совещания короля со своим окружением благодаря усилиям благородного сословия подвергалась институционализации, и возникали парламенты, обладавшие реальной политической властью.

В Московском государстве привилегии элит, напротив, были никак не защищены, здесь не имелось встроенных в систему государственной власти институтов, позволявших элитам осуществлять политическую власть или отстаивать свои права. Но даже в отсутствие юридической защиты Московское государство, несомненно, располагало долговечной элитой – сливками общества, которые пользовались социальными привилегиями, обладали высоким статусом, доступом к должностям, богатством и политическим влиянием. Джонатан Поуис употребляет слово «аристократия» для обозначения таких элит, существующих долгое время без законных грамот или прав. По его утверждению, для возникновения и дальнейшего существования аристократии более важны общественные и политические практики: корпоративное сознание, порожденное общим для всех мифом; корпоративная солидарность, подкрепленная земельными реестрами или родословным книгами, которые помогают ограничить численность элиты; внутрисословные браки; монополии на должности или производительные ресурсы, такие как земля и крепостные; исключительное право практиковать определенные занятия, такие как военное дело; характерный образ жизни (образование, одежда, язык, культура, развлечения наподобие охоты на лис в Англии); способность приспосабливаться к переменам в политической обстановке. Еще в допетровскую эпоху правящая элита России прибегала к таким социальным и политическим стратегиям, чтобы не утратить свое положение.

Это касалось не всех. Полупривилегированные группы (провинциальные казаки, стрельцы, гарнизонные войска) боролись за сохранение своих привилегий и статуса во время военных реформ, непрерывно шедших на протяжении XVII века, многие же, особенно стрельцы, обедневшие дворяне и однодворцы, теряли свой статус и становились солдатами в войсках нового образца или тягловыми государственными крестьянами. Однако владельцы крепостных образовали прочную элиту. Думные и московские чины, а также провинциальное дворянство отличались от остальных тем, что служили в рядах конницы, владели землей и крепостными, не несли тягла. Становясь все менее полезными в военном отношении, они сохраняли свою значимость для государства и свои привилегии. В соответствии с категоризацией Поуиса, они поддерживали групповую сплоченность через внутригрупповые браки и крепкие дружеские отношения, основанные на браках и системе покровительства. Они занимали высшие, самые доходные должности – как военные, так и гражданские. Применительно к XVII веку трудно говорить о сложившихся корпоративной мифологии, образовании и образе жизни, но многие группы провинциального дворянства обладали достаточным самосознанием, чтобы сообща подавать челобитные относительно защиты своих прав. Они продолжали оставаться элитой – хотя в середине столетия их статус понизился в связи с зачислением в полки «нового строя», где они жили на жалованье от государства, – благодаря доступу к власти и способности инициировать реформы, направленные на сохранение их привилегий, даже если отводимые им роли менялись.

* * *

О понятии аристократии: Powis J. Aristocracy. Oxford: Basil Blackwell, 1984. О концентрических кругах общества (а также оказавшая большое влияния концепция придворной политики): Keenan E. Muscovite Political Folkways // Russian Review. 1986. № 45. Р. 115–181.

О росте военной мощи и земельной политике: Hammond V. State Service in Sixteenth Century Novgorod: The First Century of the Pomestie System. Lanham, Md.: University Press of America, 2009; Hellie R. Enserfment and Military Change in Muscovy. Chicago and London: University of Chicago Press, 1971; Stevens C. Russia’s Wars of Emergence, 1460–1730. Harlow: Pearson Longman, 2007; Keep J. Soldiers of the Tsar: Army and Society in Russia, 1462–1874. Oxford: Clarendon Press, 1985.; Stanziani A. Bâtisseurs d’empires: Russie, Chine et Inde à la croisée des mondes, XVe – XIXe siècle. Paris: Raisons d’agir, 2012.

О боярской элите в XV–XVI веках: Kollmann N. Kinship and Politics: The Making