у некоторых женщин, к коим отношусь я, милорд, возбуждение идёт не только от физиологии, но и от головы. Когда в голове всё плохо, никакая физиология дело исправить не может. Поэтому сейчас не надо больше меня трогать. Я должна отойти, осознать полученную от вас информацию и настроиться на новый формат отношений.

– А если я просто рядом с тобой полежу и поглажу тебя? Ласково, ни к чему не принуждая? Мне хочется быть рядом с тобой в то время, когда осознавать это будешь.

– Джеймс, – Миранда впервые обратилась к супругу по имени, – вот скажи честно: доказать сам себе хочешь, что всё-таки способен возбуждать? Так я тебе заранее скажу: способен! Но только в том случае, если у женщины внутри злости нет. У меня пока есть, мне избавиться как-то от неё надо, и твоё присутствие этому не способствует.

– Ударь, может, легче тебе станет?

– Нет, не станет. Я помолиться хочу… Может, презрит меня Господь и поможет от этого чувства избавиться.

– И чем я тебе мешаю молиться?

– Джеймс, для меня молитва это очень личное. Мне надо, чтобы никто не стоял за спиной и не отвлекал. Это, конечно, в твоём праве не позволить мне того, но лучше бы ты дал мне такую возможность.

– Ладно, Мира. Я оставлю тебя. Но я хочу вернуться… Вернуться этой ночью. Сколько времени тебе надо?

– Не меньше трёх часов.

– Хорошо. Пусть так. Через три часа я вернусь, – герцог медленно встал с кровати, неторопливо оделся и вышел.

Проводив его взглядом, Миранда откинулась на подушки и утомлённо прикрыла глаза. Отношения с герцогом стали напоминать ей мудрёную игру. Получалось, что играть можно и с не обладающими силой, и они не всегда пешки… Только в отличие от ситуации с Эрбилом, где она играла по своим правилам, сейчас она не играла вовсе, она лишь пыталась вновь закрыться и, максимально отстранившись ото всех, дождаться своего конца… А игра меж тем всё равно шла и вдобавок по неизвестным ей правилам, с которыми никак не удавалось разобраться. Неужели Вселенная создала для неё партию, решив действительно чему-то научить? Но чему? И с какой целью? Заставить самой вести игру с любым, менять правила к своему удовольствию и начать, наконец, пользоваться властью и силой? Ведь цикл прослеживался явно. Герцог обозначал, что готов создать ей комфортные условия, а потом срывался вновь, доводя до бешенства и её, и себя. И если это не знак, что нужно поменять исходные условия, то мозгов у неё и впрямь не осталось после противостояния с Альфредом. А может, это именно его игра? – от этой мысли её моментально бросило в жар.

Нет! Не может того быть! Она бы почувствовала его воздействие. Он лишь ещё один игрок и влияет опосредованно, и не более того

Миранда прислушалась к себе и вдруг до боли ясно осознала – она не хочет осмысливать эту игру и не хочет в неё включаться. Она боится. Боится сравнений, боится отпустить из самого потайного уголочка души образ Вальда, боится не остаться верной ему именно душой, проявив в этой жизни искренний интерес хоть к чему-то. Ведь даже секс с герцогом она воспринимала как физиологию, приносящую облегчение и разрядку, подобно вину, пыталась расплатиться за него заботой, и не более. Она не подпускала герцога к душе, но в то же время старалась не использовать как фигуру в своей игре, и это была её плата. И ещё… Начать свою игру было равносильно предательству Вальда. Подсознательно ей хотелось доказать, что жизнь без него не имеет для неё смысла. Она может помочь, например, Альфреду или расплатиться с герцогом за его неплохое к ней отношение. Но вкус жизни, душевное удовольствие от игры она получать без Вальда не вправе… Изменить ему духовно, оторваться от него, радоваться без него жизни это для неё невозможно.

– А ведь, похоже, Альфред, был прав… – тихо пробормотала она, шокированная своими мыслями.

Нервно передёрнула плечами, встала и, накинув халат, прошлась босиком по спальне. Мысли будоражили, хотелось их как-то выплеснуть.

Схватившись за голову, она рухнула на колени и едва слышно слёзно взмолилась:

– Вальд, любовь моя, если ты действительно не ушёл, поговори со мной… Просто поговори… Не хочу я тут жить без тебя… Я честно пыталась… Не могу… А ещё лучше, забери меня, мой родной… Забери к себе, ну или в небытие. Я душу готова отдать… Не нужна она мне без тебя.

Морозный, пробирающий до костей холод коснулся её спины и плеч, и до боли знакомый голос тихо произнёс прямо над ухом:

– Ты с ума сошла просить о таком?

– Не солгал… – прерывистым шёпотом выдохнула она и, склонившись к полу, зарыдала, едва слышно причитая: – Извини, извини, мой любимый. Я не хотела тебя держать… Я верила, что ты ушёл и счастлив там… Я желала тебе этого всей душой. Только если ты не ушёл, почему ты не дал мне уйти следом? Я не могу без тебя…

– Можешь, родная, можешь… Твоя истерика не более чем прощание… Ты боишься изменить, чувствуя, что наконец готова это сделать. Не бойся, моё сокровище, я для этого тебя здесь и оставил.

– Ты счастлив там? – не оборачиваясь, словно боясь потревожить иллюзию его присутствия, спросила она.

– Безусловно.

– Тогда почему окончательно не ушёл?

– Ты знаешь ответ.

– Это подло… Ждать, что я изменю тебе и наблюдать за этим.

– Странная оценка. Во-первых, я ждал не твоей измены, а того, чтобы ты научилась быть счастливой без меня. Меня бы это порадовало. И это никакая не измена, и нет никакой подлости в том, чтобы этого ждать. Или ты тоже подло поступала, когда ждала, что я буду счастлив без тебя? Или же в глубине души всё же надеялась, что не смогу и не буду?

– Мысль о том, что тебе хорошо там без меня, помогала мне жить, вернее, выживать…

– Вот… А меня ты такой возможности лишила…

– Ты сильный. Тебе априори легче.

– Я твой учитель, и мысль о том, что я не научил тебя самодостаточности и способности быть счастливой, была не особенно приятной для меня.

– Почему ты не поговорил откровенно? Почему всё было именно так?

– Любовь моя, пришло время… Его было мало… Я знал, как надо поступить и в то же время боялся, что не смогу противостоять твоему напору, боялся, что откровенностью спровоцирую тебя на шантаж, на месть инквизиции или хуже того добровольную сдачу… Одним словом, я не смог, и потому всё было именно так.