* * *

Когда гости уехали, чуть приоткрытая дверь спального покоя раскрылась шире и в переднюю избу вышел Мистина. Он хотел сам слышать, как пойдет дело, но не показывался Святославу на глаза, дабы не раздражать его своим присутствием и своим якобы участием не подталкивать к отказу. И в этом Свенельдич-старший, надо признать, поступил очень великодушно, потому что сам вовсе не хотел, чтобы Святослав дал согласие. И тем не менее он сделал все, чтобы не нарушить своего обещания Торлейву и помочь, насколько хватит сил.

Эльга сидела на скамье, уронив руки, и вид у нее был глубоко опечаленный. Мистина подошел и утешающе взял ее за плечо. Она запрокинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо – его присутствие всегда утешало ее само по себе.

– Ну, что ты такая убитая? – мягко спросил Мистина. – Можно подумать, этот брак нам бы счастье какое принес.

– Он бы принес счастье Малуше. И Тови. Разве этого мало?

– Ей – да. А вот ему – я сомневаюсь.

– Я была в тех же точно годах, что она сейчас, когда меня хотели отослать к медведю… выдать за Дивислава. Но я не хотела этого… я решила свою судьбу и сбежала…

– Потому что боги послали тебе меня, – слегка усмехнулся Мистина.

– А ей некуда бежать. Она не меньше нас всех имеет право на добрую долю, а мы держим ее… будто козу на привязи.

– Боишься, что она сбежит? Что Тови ее умыкнет?

– Упаси бог. Тогда он запятнает себя кражей и все равно получит в жены рабыню. Но он вроде бы довольно умен, чтобы это понять.

– Но боюсь… парню тяжко придется, – Мистина сочувственно вздохнул, вспомнив серо-голубые глаза Торлейва, в которых за внешним весельем сквозило внутреннее упорство. – Поначалу… Что-то я стал таким мягкосердечным… старею, должно быть. Кого б ему сосвавать-то? Вроде Ингвар говорил, у Сванхейд есть в доме какая-то родственица, красивая, говорит, девушка…

В это время без предупреждения скрипнула наружная дверь. Эльга и Мистина дружно повернули головы. Через порог робко шагнула Малуша и остановилась у скамьи, куда княгиня садилась, пока с нее снимали уличную обувь.

Княгиня и ее первый советчик помолчали, глядя на младшую ключницу. Потом Мистина снова вздохнул. Лучше ему взять это на себя.

– Видят боги, княгиня… и даже я сделали все, чтобы убедить князя одобрить твое замужество. Но князь сказал «нет». Я тебе советую постараться выбросить это все из головы и думать о том, что участь многих знатных дев в твоем положении была на-амного хуже.

Эльга вздохнула всей грудью – это был почти крик. У девушки, ее внучки, рухнули все надежды на счастье, а Мистина разговаривает с ней, как снисходительный господин, чья милость уже в том, что он заметил человеческое существо в ходячей подставке для ключей. Ей, Малушиной двоюродной бабке, стоило бы подойти, хоть раз в жизни дать волю общей крови, обнять ее, приласкать, утешить…

Но Эльга не двигалась с места. Этой маленькой мышке не суждено выбраться из высокой кринки, и не надо напоминать ей, что она была рождена для другой доли…

* * *

«Но князь сказал нет…» День и ночь эти слова звучали в голове у Малуши, словно кто-то выкрикивал их там, колотя при этом по железному билу. За всеми заботами о хозяйстве ни о чем другом она не могла и думать. Молодое существо искало какой-то выход, пыталось убедить себя, что не все потеряно. Сама княгиня в ее годах сбежала из дому и вышла за того, за кого сама хотела! Малуша пыталась воображать, как Торлейв умыкнет ее – но дальше самого бегства дело не шло. Мечты падали, как глупые куры, не способные летать. Куда им бежать? В Корчев разве что, где Торлейв родился. Но жить среди хазар и греков… Пестрянке и то не понравилось…

Правда, она, Малуша, и сама не сирота. У нее есть мать, отец, дед… Мать живет где-то в плесковских землях, у северных кривичей, с Утой и Улебом, а те, жестоко оскорбленные Святославом, уж точно не захотят ее выдать. Да и материнский род Торлейва – родичи Пестрянки – тоже живут там, на реке Великой, и для него те края не чужие.

А иной раз Малуше приходила еще одна мысль, пугавшая ее саму. Ее отец, изгнанный князь деревский… Уж он-то будет рад, если его дочь вырвется на свободу. У него имеются верные люди в родных краях, он сам ей говорил, когда был здесь, в Киеве, прошлым летом. Их укроют… Только где их искать? Земля Деревская велика…

Да захочет ли этого Торлейв? Достаточно ли он ее любит, чтобы ради нее бросить все свое племя и таиться в деревских лесах, пока… Но к чему это может привести, Малуша боялась думать. С пяти лет зная, что такое война, она не решалась захотеть новой войны, пусть даже та, если богам глянется, принесет ей какой-нибудь княжий стол.

Снова и снова Малуша перебирала эти мысли, вытирая пыль с серебряных сосудов и ларцов на полках княгининого спального покоя. Самой Эльги не было дома: она уехала проведать Святану, старшую дочь Мистины. Та носила дитя, а Уты, ее матери, в Киеве не было, и Эльга старалась заменить племяннице мать. Поэтому хоть сейчас, наедине с собой, Малуша могла не притворяться робкой и покорной. В глазах ее тлел гнев, когда она, с ветошкой в руках, вышла из спального покоя княгини в переднюю истобку.

Малуша вздрогнула, едва не вскрикнув, – прямо перед ней в двух шагах, на скамье сидел в задумчивости Святослав. Откуда он взялся? Как вошел? Видно, не знал, что мать в отъезде, но отроки его, конечно, впустили, и он решил подождать. А она, увлеченная своими мыслями, не обратила внимания на звуки шагов за стеной.

Малуша попятилась, по первому порыву хотела скрыться назад в спальный покой. Но Святослав будто пригвоздил ее взглядом к месту – сейчас он смотрел на нее, а не сквозь нее, как обычно. В ярких голубых глазах его отражалась досада – при виде этой девы он вспомнил нечто неприятное, связанное с ней. Но даже эта досада относилась не к ней самой. И ее первый испуг сменился уже почти привычным гневом. Не в силах сдвинуться с места, Малуша стояла перед дверью спального покоя и в упор смотрела на всесильное, суровое и упрямое божество своей неласковой судьбы – светловолосого молодца с яркими голубыми глазами.

Ее ответный взгляд так удивил Святослава, что он почти опешил. Он будто впервые обнаружил, что у этого существа, молчаливой скользящей тени, есть глаза – широко расставленные, голубые, пылающие живым чувством. Хотелось спросить «чего смотришь?», но это было бы слишком по-детски.

– Ну… скоро мать воротится, не говорила она? – произнес он наконец, когда этот нелепый поединок взглядами стал невыносим.

– Кто я такая, чтобы мне княгиня о делах своих докладывала? – ответила Малуша, и вызывающий ее взгляд, твердый голос противоречили смиренному смыслу слов. – А ты будто боишься наедине со мной остаться? – насмешливо добавила она.

– Я? – Святослав так удивился, что даже привстал. – Боюсь? Тебя?

Как если бы мышь заявила волку, что он ее боится.

– Ну а как же? Жить ты мне не даешь – отчего? По злобе? Чем я тебе не угодила?