Эльга навестила Адальберта лишь раз – вечером того же дня, когда происходило испытание.

– Ну, как ты, мученик наш? – со вздохом она наклонилась над лежанкой, где вытянулся немец. – Жив?

Багровое лицо в волдырях было обмазано черной липкой мазью, брови и ресницы сгорели. Эльга вспомнила слова Мистины и содрогнулась: померещилось, что в этом лице она видит Ингвара в тот ужасный день двадцать лет назад, когда он стал жертвой «влажного огня» на воде Босфора Фракийского. Мужчины всегда ищут подвигов и не жалеют жизни ради славы – у кого ратной, а у кого Господней. Но в таком виде Адальберт стал ей казаться чуть более близким и понятным человеком.

Задрожали веки, приоткрылись потрескавшиеся губы. Поначалу Адальберт прошептал несколько слов, которых Эльга не поняла – кажется, это была латынь.

– Что?

– Зачем вы… не дали мне… сгореть? – послышался хриплый шепот. – Я был бы… у престола… Господ… я видел… ее лик… она ждала… улыбалась…

– О ком ты?

– О Богоматери, разумеется, – ответил за Адальберта Ставракий, поскольку тот промолчал и вновь опустил веки.

– Эх, родной ты мой! – опять вздохнула Эльга. Теперь, когда с епископа слетела важность, она разглядела, что он одних лет с Лютом, и испытала к нему почти материнскую жалость. – Да как же я дам сгореть живому человеку? Что я тебе – царь Навуходоносор? Или мы, по-твоему, дикие люди?

Епископ не ответил и не поднял век.

Эльга уже собралась уходить, но отец Ставракий, провожая ее до двери, знаком попросил задержаться.

– Тебе следует знать, госпожа, – зашептал он, приблизив лицо к ее лицу. – Когда его только принесли сюда, с него сняли ту сорочку, в которой он был на испытании. Те люди, – он тайком указал на немцев, – быстро ее спрятали, но я успел ее бегло осмотреть и пощупать, пока они надевали на него другую, шелковую, в какой он сейчас. Та сорочка сделана с волокном «горного льна». Это такой камень, но имеет волокна, схожие с волокнами растений, из которых делают одежду.

– Бывает такой камень? – изумилась Эльга.

– Он называется «асбестос», это значит «неразрушимый». Это одно из множества малых чудес Господних: камень, но тем не менее состоящий из волокон.

– Не слыхала я, чтобы камень пряли! – недоверчиво улыбнулась Эльга.

– Из него одного сделать одежду нельзя, но если смешать его волокна с другими, от растений, то уже можно получить нить, пригодную для ткачества. Я думаю, что и камизий, и куколь, в которых он пришел, были сделаны таким же образом, но те вещи немцы прячут и не показывают.

– Это выйдет каменная одежда?

Эльге казалось, что вот это и есть чудо.

– Да, но на вид она схожа с обычной. А главное ее свойство будет в том, что она не горит в огне и хорошо защищает от жара то тело, что под ней. Если бы наш отважный друг сидел во всем том платье, в каком пришел, у него не обгорело бы ни волоска и он мог бы сидеть в огне, пока… пока не задохнулся бы от дыма.

Эльга в изумлении качала головой, не в силах понять, относиться к этому открытию как к Господню чуду или как к лживой уловке.

– Я знаю, где немцы прячут ту одежду, – добавил отец Ставракий. – Если желаешь, я укажу, пусть твои люди возьмут ее и осмотрят.

– Нет, не нужно, – поколебавшись, решила Эльга. – Мой сын уже приказал, чтобы Адальберт восвояси отправлялся, едва поправится. Давай же оставим людям хоть немного чуда.

* * *

За несколько дней все успокоилось. Адальберт еще оставался, залечивая ожоги у Эльги на дворе, но его отъезд был делом решенным. Вопреки печальному исходу испытания, все повеселели. Отец Ставракий ходил довольный, что избавился от соперника; Святослав был доволен, что избыл хотя бы одного из двух иереев, наиболее опасного, как наделенного большими полномочиями; Эльга, успокоившись, тоже порадовалась, что сложность с одним лишним служителем благополучно решена, а ответственность лишь на Боге. Горяна ходила с сияющими глазами, ступая будто по облакам: каждый день она служила святому человеку и уже видела вокруг себя Царство Божие. Недуги ее отступили, что она приписывала коснувшейся ее благодати, дух воспрянул. Даже в пору до замужества своего она могла припомнить не много дней, когда чувствовала себя такой же счастливой.

Заботы молодой княгини заметно подбодрили и самого Адальберта. В ней он наконец встретил тот отклик, который надеялся найти в позвавшей его для просвещения варварской стране. Из всех здешних жителей только молодая жена князя желала говорить о Боге, как можно больше знать о нем и его заповедях, об учителях веры и святых. Жаловалась на жизнь среди язычников, где даже собственный муж не желает ее слушать.

Адальберт был еще слаб от лихорадки, томившей его в первые дни после испытания, но духом уже ободрился и не уклонялся от разговоров. Только речь его звучала немного невнятно, потому что ему было больно шевелить губами и широко открывать рот.

– А известна ли тебе повесть о Хлодвиге, короле франков, и его жене Хродехильде? – однажды спросил ее Адальберт.

Эти имена Горяна слышала впервые, до того ей рассказывали только о римских и греческих святых.

– Король Хлодвиг был язычником, и ему привезли жену из Бургундии, Хродехильду, внучку короля бургундов Гундевеха из рода короля Атанариха, гонителя христиан. Это была очень красивая и умная девушка, и она была христианкой…

Горяна в волнении ловила каждое слово. Ей не удалось стать новой Феклой Иконийской, и вот епископ от восточных франков предлагал ей новый образец – святую жену, которая жила точно так же, как она, Горяна, с мужем-язычником.

– У них родился сын, и Хродехильда очень хотела его окрестить, но Хлодвиг противился этому…

– Да, так! – невольно шептала Горяна. – Я очень хочу окрестить моего сына, но князь не желает и слышать…

– Хродехильда говорила мужу: «Ваши боги не способны помочь ни себе, ни другим, ведь они сделаны из камня или дерева. Гораздо лучше почитать того, кто по слову своему сотворил из ничего небо, землю, воду и все, что есть в них. Он заставил светить солнце и украсил небо звездами, он наполнил воды рыбой и пресмыкающимися, землю – живыми существами, воздух – птицами. По его мановению земля украшается плодами, по его воле создан сам род человеческий». И еще много такого она ему говорила, но король отвечал: «Все это сотворено по воле наших богов, а ваш бог не может ничем себя проявить и даже доказать, что он тоже из рода богов».

И вот Хродехильда понесла первого своего сына крестить. Она велела богато украсить церковь, чтобы роскошью склонить к согласию того, кого не могла склонить словом, но сын ее умер сразу после крещения, еще в белых одеждах. Узнав об этом, король сильно разгневался и сказал: «Если бы мальчик был освящен во имя моих богов, то непременно остался бы в живых; окрещенный во имя твоего бога, он умер». На что Хродехильда отвечала: «Я благодарю всемогущего Господа, что он не счел меня недостойной и взял плод чрева моего в царство свое, едва лишь того оросила вода крещения. А если кто-то призван из мира в белых одеждах, значит, ему суждено пребывать в Царстве Божием».