сложный в техническом отношении и столь рискованный в плане финансов.

Поэтому книга выйдет в издательстве Galilée, подход которого все больше нравится Деррида и чье название к тому же перекликается с вербальными цепочками, которыми организован текст, – от гладиолуса (glaïeul) до «плевка» (glaviot) и от галер до славы (gloire).

Изучая проект вместе с Мишелем Делормом и верстальщиком Домиником де Флерианом, Деррида начинает понимать, насколько сложным и дорогостоящим предприятием будет публикация такой книги. Верстка потребует многомесячной работы, для которой нужно будет не раз собираться вместе и вносить многочисленные правки. Glas, созданный за добрый десяток лет до внедрения компьютерных способов макетирования и публикации текстов, для автора, как и для издателя, является необычайным техническим достижением. Нужно помнить о том, что первые гранки в то время выдавались в виде рулонов термобумаги, которые вручную разрезались и переклеивались на просмотровом столе. Чтобы внести хотя бы небольшое изменение, приходилось начинать все с начала. Книга, отпечатанная в итоге 27 сентября 1974 года, выходит в серии Digraphe, которой руководит Жан Риста. Первый тираж составляет 5300 экземпляров; пройдут годы, прежде чем он разойдется.

С самого начала в игре важен материальный момент. Glas – книга форматом 25 на 25 сантиметров, что весьма необычно, особенно для эссе. Обложка строгого серого цвета, на последней странице обложки нет никакой аннотации. Открывая книгу, удивляешься еще больше:

Прежде всего – две колонки. Обрезанные сверху и снизу, также и по бокам: надрезы, татуировки, инкрустации. Сначала можно читать так, словно бы два текста, выстроенные один против другого или один без другого, вообще между собой не сообщаются. И в определенном, специально задуманном плане это останется верным – в том, что касается предлога, предмета, языка, стиля, ритма, закона. С одной стороны, диалектика, с другой – галактика, гетерогенные и в то же время неразличимые в своих последствиях, порой вплоть до галлюцинации[665].

Glas – это радикализация работы, начатой в «Полях философии» и «Диссеминации», но в то же время в ней по-своему развивается мечта о «Книге» Малларме[666]. Что касается традиционных норм, провокация здесь как нельзя более очевидна. Эта работа без начала и без конца, разбитая на разные разделы и подрывающая типографические условности, лишена к тому же какого бы то ни было научного аппарата: в ней нет ни одной постраничной сноски, ни одной библиографической ссылки. Главное то, что в Glas друг на друга наложены «интерпретация великого канонического корпуса философии, корпуса Гегеля, и переписывание поэта-писателя, в большей или меньшей мере поставленного вне закона, Жене»:

Это заражение великого философского дискурса текстом литературным, считающимся скандальным или непристойным, взаимное заражение многочисленных норм или видов письма друг другом могло показаться насильственным, уже в его «верстке». Но оно воссоединялось с очень старой традицией, пробуждало ее – с традицией страницы, иначе разбитой по блокам текста, интерпретации, внутренних полей. И следовательно, другого пространства, другой практики чтения, письма, экзегезы. Для меня это был способ применить на практике выводы из некоторых положений «О грамматологии», касавшиеся книги и линейности письма[667].

Glas, отмеченный духом своего времени, можно прочитать также как ответ на «Анти-Эдип» Делеза и Гваттари, который так раздражал Деррида. Ведь, несмотря на все провокации и текстуальные игры, Деррида не желает отказываться от строгости аргументации. Левая колонка, более последовательная, стала результатом семинара 1971–1972 годов: Деррида в ней разматывает одну определенную нить – «семью Гегеля», начиная с ее предельно биографической версии и заканчивая наиболее концептуальными моментами; в тексте предлагается подробнейший анализ нескольких глав из «Основоположений философии права». Правая колонка, гораздо более рваная, основана на творчестве Жене в целом, в ней постоянно мелькают цветы, а среди них – и само имя писателя[668]; траектория движения остается при этом открытой и свободной: в противоположность Сартру и его «Святому Жене, комедианту и мученику», которого он несколько раз критикует, Деррида никогда не стремится дать «„ключи“ к человеку как полному собранию сочинений, их окончательное психоаналитическое и экзистенциальное значение»[669].

Glas создает реальные проблемы для чтения: непонятно даже, с какой стороны за эту книгу взяться. Невозможно следить за двумя колонками сразу, страница за страницей, поскольку очень скоро их единство распадается. Но еще большей нелепостью было бы сначала прочитать одну колонку целиком, а потом другую – в результате мы отвергли бы глубинное единство книги и не смогли бы распознать бесчисленные переклички между двумя потоками. Таким образом, читатель должен изобрести собственный ритм, прорабатывать пять, десять или двадцать страниц, а затем возвращаться назад, регулярно бросая взгляд на другую колонку. Он сам должен построить отношение, скрытое в тексте, между семьей по Гегелю и отсутствием семьи по Жене, между репродуктивной сексуальностью, теория которой дана в «Основоположениях философии права», и гомосексуальной растратой, представленной в «Дневнике вора» и «Чуде о розе».

Glas, как вечный вызов традиционному чтению, будь оно философским или литературным, обращается к ненаходимому читателю, который разбирался бы в текстах и Гегеля, и Жене. Или, если говорить в более дерридеанских категориях, речь идет о грядущем читателе, который словно бы изобретается самой книгой.

Хотя в большинстве книжных магазинов не знают, что делать с этой работой столь необычного формата, которую непонятно, на какую полку ставить, отклики критиков довольно положительные. 1 ноября 1974 года в La Quinzaine littéraire Пьер Паше посвящает разворот этой «волнующей попытке». Через несколько месяцев, когда начинает выходить Figaro littéraire, Клод Жанну благожелательно отзывается об «Евангелии от Деррида», задаваясь, однако, вопросом о том, идет ли все еще речь о философии. Но с точки зрения Жана-Мари Бенуа, который пишет в L’Art vivant, именно в этом вызове и заключена сила проекта: «…философское письмо, религиозное, поэтическое, тело, пол, смерть – все разлетается на осколки от удара этого похоронного звона, начинания совершенно уникального в современном контексте французского производства текстов». Le Monde также не скрывает своего воодушевления: 3 января 1975 года Кристиан Делакампань приветствует «качественный скачок», который являет собой эта книга:

Наконец-то Жак Деррида подарил нам свою первую книгу. Да, вы не ошиблись – первую книгу. Его предшествующие работы – начиная с «Голоса и феномена» и заканчивая «О грамматологии» и «Диссеминацией» – были лишь сборниками статей. Glas же, напротив, – это первая книга, задуманная и написанная Деррида в качестве именно книги. Но речь не идет о гладком, едином, непрерывном и линейном тексте – как раз напротив[670].

Реакции друзей и коллег на этот рискованный труд важны для него по крайней мере не меньше. Альтюссер, чей собственный стиль