года: «Во всех углах говорили и спорили обо всем на свете, это была небольшая оргия, не только интеллектуальная, но и чувственная»[636]. Завязывается много отношений, более или менее открытых. У Жака Деррида уже была репутация соблазнителя, и это не первая его авантюра. Но эта, несомненно, первая, которая превратится в подлинную страсть. Чтобы сбежать на какое-то время из несколько удушливой атмосферы замка, Жак по вечерам уезжает вместе с Сильвиан в Довиль или Кабур. Впрочем, в Серизи он не задерживается, а уезжает в разгар конференции, как и было заявлено заранее.

В следующие недели Жан-Ноэль Вюарне, чрезвычайно расстроенный, упоминает вскользь об интеллектуальных и любовных страстях, разволновавших участников Серизи. С этого момента с Сильвиан они «окончательно рассорились»[637]. В письмах Деррида не упоминает о своих отношениях с молодой женщиной даже самым близким друзьям, но не может скрыть беспокойства. Филиппу Лаку-Лабарту, который пересказывает ему последние дни конференции и, в частности, антидерридеанский выпад Жана-Франсуа Лиотара, он пишет:

Для меня эта конференция, которая запомнилась многими болезненными и даже очень болезненными воспоминаниями, к счастью, останется важной благодаря встрече с некоторыми друзьями, прежде всего с вами, и это внушает мне ощущение уверенности, которое бывает у меня редко, все реже и реже. Вот что меня поддерживает. И так же поддерживало меня все то, о чем свидетельствует великолепный текст, который вы мне передали: строгость, трезвость, полное отсутствие самодовольства, открытость тому, за чем сегодня действительно нужно наблюдать, в местах, в которых, я бы сказал, если вы позволите, нам не очень-то и стоит ошиваться… В сегодняшней ситуации – в которой, как вы можете представить, мне часто очень плохо и очень одиноко, – это отношение, о котором я только что сказал и которое у меня с очень немногими (практически ни с кем, кроме вас, Нанси, Потра), имеет для меня абсолютно решающее значение[638][639].

С Лаку-Лабартом и Нанси постепенно образуется настоящий союз. Во время конференции на одной из прогулок по парку в замке Деррида рассказал им о Мишеле Делорме и новом издательстве с кооперативной структурой Galilée, которое скоро начнет работу. Он предложил им доработать свое исследование по Лакану до объемов небольшой книги, а не длинной статьи, пообещав порекомендовать этот проект Мишелю Делорму. Сам он как раз заканчивает текст о Кондильяке, который должен послужить предисловием к «Опыту о происхождении человеческих знаний» – потом он станет «Археологией фривольного». Он чувствует усталость и работает «медленно, без страсти». «Кондильяк – это текст, так сказать, рутинный», – объясняет он Роже Лапорту[640].

Работа прерывается на исправление верстки двух книг, которые должны выйти осенью в Minuit, – «Полей философии» и «Позиций». По признанию Деррида, он плохо умеет править верстку, и эта скучная работа омрачает те недели, которые он проводит в Ницце, в маленькой квартире на улице Пармантье. В письме, отправленном Мишелю Деги, он не пытается скрыть своего дурного настроения, но при этом скрывает от своего старого друга одну из главных его причин – невозможность встретиться с Сильвиан.

Никогда каникулы не были настолько загромождены, аннулированы, отравлены «семьями». Дискомфорт, теснота и скученность такие, что даже открытку написать – и то авантюра. Все остальное можешь сам домыслить. Еще две недели раздражения и нервного истощения. Ужасный бардак. Во всяком случае, для нас и для того, что можно было сделать за это время, но вот с детьми – с ними все прекрасно[641].

Как и 1967-й, 1972 год для Деррида – это год трех новых работ: после «Диссеминации», вышедшей весной в Seuil в условиях, осложненных разрывом с Tel Quel, в издательстве Minuit осенью публикуются «Поля философии» и «Позиции». В La Quinzaine littéraire Деррида пытается объяснить Люсетт Фи на, с которой он в эту пору очень близок, связи между двумя основными книгами, подчеркивая, что между ними нет никакого разрыва:

На первый взгляд «Диссеминация» объясняется в основном с так называемыми литературными текстами, но также для того, чтобы поставить вопрос об «имении-места» (avoir-lieu) – или не-имении-места – литературы. Конечно, на первый взгляд «Поля» близки к философии, пересекаются с ней или держатся на виду у нее. Часто это провокационные речи, впрочем, и воспринимаемые, хотя и не всегда, в качестве таковых, прочитанные перед официальными университетскими аудиториями, нередко облаченными в саму идею французскости (Коллеж де Франс, Французское общество философии, франкоязычные общества философии)… У этих книг нет, так сказать, общего переплета, который заключался бы в мирной академической привязке литературы к философии, привязке, пересмотренной и исправленной факультетом филологии и гуманитарных наук. Скорее они ставят вопрос о самой границе и переходе, о сговоре в противоположности, который мог сложиться между этими округами нашей культуры[642].

В общественной прессе, как доброжелательной, так и не очень, существуют изрядные трудности с рецензиями на эти работы. Так, Le Monde довольствуется опубликованным в разгар лета весьма лаконичным упоминанием: «Диссеминация» описывается в нем как «сложный труд, необходимый для понимания мысли Деррида, относящейся к важнейшему, что происходит в философии сегодня». В следующем месяце газета среди новинок осени отмечает «две работы этого известного философа: „Поля философии“, десять ранее не издававшихся текстов, в которых заново утверждается необходимость строгой и генеративной „деконструкции“ как противовеса идеологии, „Позиции“, три интервью на темы актуальной работы». Вряд ли это сильно поможет предполагаемым читателям.

Однако разговор о Деррида заводят повсюду, даже в Elle, пусть и в жанре бурлеска. За несколько месяцев до этого Жаклин Деморне упоминала «те неписаные законы, которые окрасили 1972 год». По ее заверениям, теперь, когда «Слова и вещи» вышли из моды, в качестве одного из культурных паролей можно цитировать Деррида и говорить, что «его последняя книга – „Диссеминация“ – это лучшее, что было написано о наркотиках. Если вас попросят немного развить вашу мысль, отбейтесь, процитировав автора: „Текст, впрочем, всегда остается невоспринимаемым“»[643].

2 декабря 1972 года в Le Journal de Genève Джон Э. Джексон называет Жака Деррида «трудным автором, но единственным современным философом, которым восхищается Хайдеггер», тем, кого, «говорят, он считает единственным современным философом, достойным этого имени»[644]. Хотя формулировка несколько рискованная, внимание автора «Бытия и времени» к автору «Письма и различия» и в самом деле, судя по всему, не ослабевает. В Страсбурге Люсьен Брон, хорошо знавший Хайдеггера, попытался несколько раз организовать встречу, настаивая на том, что она должна иметь непротокольный характер. 16 мая 1973 года Хайдеггер отвечает ему, что был бы рад «познакомиться