Ветерок с Атлантики отдувал его белую бороду гнома — длинную и тонкую, трепля волоски на конце. Он повернулся к ветру спиной, достал из кармана рыжего пиджака жестяную коробочку, вынул и вставил в рот сигарету и прикрыл ладонями огонек зажигалки.

— «Мальборо», — сказал он. — Да здравствует коммунистическая Куба. Спасибо за то, что они нас травят. И контрабандистам их спасибо.

— Вас посадят, — сказал я, оглядываясь.

— Всех не перевешаешь, — сказал он и выпустил дым. — Кто меня посадит? У кого я, по-твоему, покупаю сигареты? У полицейского. Он ими приторговывает. На зарплату не проживешь.

Я был юн тогда, и я был чертовски умен и образован. Я все знал и все понимал. Когда я стал старше, я уже никогда не был таким умным и образованным. А тогда я два месяца отходил на лекции и семинары в Колумбийский университет, социологией я интересовался, еще социальной психологией и историей; и через два месяца понял, что здесь уроды преподают идиотам. Все их «гуманитарные и общественные науки» сводились к тому, что все равны, любое неравенство — плод социальной несправедливости, поэтому все сводится к тому, чтобы ее искоренить и установить справедливость. То есть отнять у сильных, умных и работящих и разделить между глупыми, ленивыми и слабыми. Потому что те не виноваты, что такими родились или стали. Поэтому их везде надо продвигать вперед. Чтобы на всех высоких должностях их было побольше.

Я был наглым и веселым тогда, девятнадцать лет мне было. И я спросил у профессора, который вел наш семинар по социальной справедливости:

«Должны ли мы включать женщин, представителей меньшинств и людей с ограниченными возможностями в команду «Нью-Йорк Никс», а также чтобы там были пропорционально представлены белые и люди всех ростов?»

Там был потом большой гвалт: и насчет уродин на конкурсах красоты, и дебилов на Нобелевскую премию, и людей без слуха играть на скрипке… ну, в общем, при желании вы все это узнаете в другом месте. Короче, я гордился собой, и допрашивал старого Грэма Лоуэлла с чувством превосходства. Фиг ли эти два мелких закончика могли изменить, спросил я?

А он сказал:

— Сынок, — сказал он. — Дело не в закончиках. Вот когда у человека появляется легкая сыпь — это фигня, аллергия, съел чего не того, или ткань синтетическая натерла, или перенервничал — и пожалуйста: нервная экзема. Но когда тебя перед этим несколько дней трясло и лихорадило, и температура, — опытный врач увидит: это Variola vera, милый мой, черная оспа.

Так и законы, запрещающие коррекцию гомосексуализма — она бессмысленна, если это врожденное, обусловленное генетически, но это один процент. А если это результат воспитания, совращения в подростковом и юношеском возрасте, если внушили и соблазнили — тогда такая терапия очень даже эффективна. А старые гомосексуалисты обожают совращать юных мальчиков.

Я ответил ему очевидное, не понимая, что он все знает лучше меня:

— Отчетливый курс на рост числа гомосексуалистов и нелегалов — это направленность на рост меньшинств, которые поддерживают социалистов и чувствуют себя притесненными в нашей цивилизации. А цель социалистов была — и они это не скрывали — разрушить наше государство и на его обломках создать новое общество: справедливое, свободное и счастливое.

Сегодня мы уже можем судить о результатах!.. С людьми, неполноценными умственно, физически, репродуктивно…

Гомосексуализм РЕПРОДУКТИВНО НЕПОЛНОЦЕНЕН! Если бесплодие гетеросексуала носит физиологические, иногда даже анатомические причины — то бесплодие гомосексуалиста носит причины психоневрологические. Бесплодие гетеросексуала лечат. Бесплодие гомосексуалиста лечить запрещено.

Можно ли бесплодие вследствие психоневрологической организации человека считать нормой? Является ли бесплодие нормой?

А когда человек хочет иметь ребенка — но не хочет совершать акт с лицом противоположного пола, а только своего? Психоневрологический разрыв между желанной репродуктивной функцией — и нежеланным механизмом ее реализации — это норма?

С социальной и демографической точек зрения гомосексуализм — это генетический паразитизм. Их производят на свет нормальные люди — но они не производят никого. Это выморочные особи.

На лице профессора появилось выражение, с каким ребенок давит подошвой червяка.

— Не сажать же голубых на кол, — сказал я.

— Одного посадишь — тысячу спасешь, — сказал он, выкинул окурок и втер в песок каблуком. — Шучу, шучу. Я лишь о том, что когда извращение правит бал, когда извращение подвергает надругательству норму, когда невинность в лапах у порока, а сила покорна слабости… Слушай, ты можешь почитать мне Шекспира?

— Прямо сейчас? — растерялся я.

А синяя океанская даль становилась серой, волны выше набегали на берег, ветер уже стриг с них белые барашки, ощутилась прохлада.

— А другого времени не будет, — сказал он.

Это прозвучало очень романтично, такая геройская сага, такая элегия: старец и юноша на океанском берегу, в канун катастрофы. Но катастрофа никогда не выглядит так, как в кино. Мир рушится слишком медленно, а ты в нем живешь слишком суетно и вечно чем-то озабочен: поесть, согреться, выпить, укрыться от ветра, трахнуться вечером, купить новую куртку в этом месяце, и прочие бесчисленные подробности.

В любой мировой катастрофе человек как-то обустраивается в своем личном коконе, который всегда есть и без которого невозможно: и в этом коконе его человеческие заботы первичны и значимы. Мы хотим радоваться. Мы надеемся, что пронесет. В жизни всегда есть место счастью!

И вдруг твой личный кокон оказывается в другом мире, где ты подчинишься всему — или тебе хана…»

Тема защиты прав животных приобрела особенную остроту и актуальность в наше время. Человечество осознало опасность перенаселения планеты, и нерегулируемому размножению животных, ведущему к эпидемиям, несчастным случаям и гибели многих существ, объявлена борьба. Следует с сожалением признать, что еще не всем понятна необходимость регулирования рождаемости, и более того — благотворность этой меры.

Руководствуемые гуманизмом и заботой защитники животных относятся к нашим меньшим братьям как к людям, переживая их страдания как собственные и болея за их судьбы и благополучие. Отрадно и закономерно, что наш старейший и прославленный режиссер нашел прекрасный ход: дать понять трагедию животных через судьбы людей, чтобы до всех доходчивей дошла вся важность проблемы.

Легендарная трагедия двух юных влюбленных всем известна. Финал ее ужасен: безвинно пресеклись обе юные жизни. При этом погиб близкий родственник одной. Родители с обеих сторон испытали безутешное горе и сильные моральные страдания.

В современном прочтении пьесы ключевой герой — католический монах брат Лоренцо — разделяет взгляды сторонников абортов. Более того: он ушел в мир, чтобы исцелять не только души, но и тела своих подопечных — ибо одно с другим тесно связано. Окончив университет и получив врачебную лицензию, Лоренцо — психолог в области сексологии и пластический хирург, авторитетный специалист по лечению гендерной дисфории.