— Он жив, не так ли? — спросила Нина. Звук ее голоса был холодным и элегантным, подобно звону замерзшего кристалла. Голос звучал ровно, без страсти или осуждения. — Вот то, что ты хочешь мне сообщить.

То, что она догадалась, поразило Холлиса. Он кивнул.

— Как ты узнала?

Она пожала плечами. Покрой утреннего халата подчеркивал стройные, плавные очертания ее фигуры.

— Когда ты об этом узнал?

— Меньше часа назад. Я пришел сюда сразу, как только об этом услышал. Он возвращается в Нью-Йорк.

Холлис взглянул на свои карманные часы.

— Фактически он будет здесь меньше чем через тридцать шесть часов. Поезд номер 448 прибывает среди ночи.

По виду Нины нельзя было сказать, что она удивлена.

— Значит, скоро, — спокойно сказала она. Он кивнул:

— Я думаю, он собирался держать это в секрете. Кажется, он в пути уже несколько дней. Его опознал один диспетчер в Питтсбурге, который сообщил об этом мне. Наверно, он подумал, что я захочу отпраздновать прибытие Уорта.

— Твоя жена с ним?

— Да.

— Ты должен был ее убить.

Она упрекнула его тем же тоном, каким дают совет. В нем не было и намека на злобу.

— Тогда ее доля стала бы твоей, а она не отправилась бы разыскивать Джона.

Холлиса забавляло, что Нина никогда не называла своего мужа Джеем Маком, считая, что это звучит вульгарно. Холлис допил свой стакан. Его карие глаза внимательно смотрели в спокойное, холодное лицо любовницы.

— Не думаю, что я смог бы это сделать без того, чтобы на меня пало подозрение. Как бы то ни было, мы оба считали, что ее поездка в Джагглерс-Джамп окажется бесплодной. Он должен был погибнуть при крушении поезда. Как остальные.

— Может быть, это ошибка.

— Это не ошибка.

— Ты думаешь, он видел Куинс-Пойнт?

— Я не знаю. Даже если так, там все можно объяснить. Было бы лучше, если б он погиб, но дела там меня не очень волнуют.

— Ты думаешь, он знает о нас?

— Ренни ему не скажет. До того как он уехал, она ему не сказала, и сомневаюсь, что сказала потом.

— Она очень заботится о нем, не так ли? — спросила Нина.

— Очень заботится.

— Так что будет трудно его убить.

— Нина, я уже говорил тебе, что в этом нет абсолютной необходимости.

Тогда она сделала нечто, чего никогда раньше не делала. Подняв его большую руку, она положила ее себе на грудь.

— Я думаю, что есть.

Затем она предоставила ему возможность увлечь ее на пол кабинета.

Через тридцать минут Нина распрощалась с ним.

«Он такой непринужденный», — подумала она, наблюдая, как Холлис выходит через ворота. Он обернулся через плечо и усмехнулся. Она тут же ответила, подняв руку и изобразив безукоризненную улыбку. Нина не отходила от порога, пока Холлис не скрылся из виду.

Закрыв дверь, она вернулась в кабинет, налила себе виски и села, глядя на пол, где когда-то совратила Холлиса Бэнкса. Вот бы удивился Джон, подумала она, если бы застал их здесь. Со своим мужем она никогда не делала ничего подобного. Он стал бы подозрительным и гадал бы, чего она добивается. А Холлис даже не спросил разрешения.

Нина сделала глоток. Ее руки не дрожали, черты лица были безмятежны. Но внутри бушевал огонь, и алкоголь только раздул пламя.

Было трудно примириться с тем, что Джон до сих пор жив. Она так тщательно все спланировала, просчитала все возможности — кроме той, что он может остаться в живых. Этот план расцвел пышным цветом, когда она встретила Холлиса Бэнкса, но семена были посеяны тогда, когда эта шлюха Мойра Деннехи стала любовницей ее мужа.

А укорениться ее плану помогла целая серия оскорблений. Мойра была слугой, ирландкой и католичкой — то есть настолько не заслуживала ее внимания, что Нина чуть не задохнулась, узнав, что ее права узурпированы какой-то крестьянкой. Затем Джон сделал своей любовнице пять дочерей, тогда как Нина даже ни разу не забеременела. С самого начала он не пытался держать свою связь в тайне. Но тем не менее, думала Нина, она простила бы ему все, сумела подавить тот гнев, который сейчас жег ее изнутри и пожирал подобно раку, если бы не последнее оскорбление.

Чего Нина не могла ему простить и никогда не простит: в то время как ей он дал свою фамилию, неограниченное богатство и завидное даже среди городской элиты общественное положение, Джон Маккензи Уорт отдал Мойре Деннехи свое сердце.

Нина допила свой стакан и отставила его в сторону. Она подождала, пока ощущение жжения в желудке прошло. Гнев внутри, напоминавший живое существо, никак не отражался в ее глазах.

Она позвонила и вызвала служанку, приказав подготовить ванну. Ей нужно было помыться, чтобы убрать со своей кожи запах Холлиса. Ее муж этому бы не удивился. Она всегда страдала от его прикосновений — гораздо больше, чем от прикосновений Холлиса. Джон раскусил ее почти сразу и перестал приходить к ней в постель уже через месяц после свадьбы. Холлис Бэнкс, ее любовник на протяжении уже нескольких лет, этого все еще не понимал.

Нина медленно поднялась с дивана. Сейчас не могло быть и речи о том, чтобы остановиться, как предлагал Холлис. Вопрос состоял только в том, как двигаться дальше.

Ренни сидела рядом с Джарретом на узкой деревянной скамье вагона. Через проход от них располагался Джей Мак. Он прислонился к стенке вагона, прижавшись щекой к окну и сложив руки на груди. Очки сползли на самый кончик носа. Глаза были закрыты. Он проспал большую часть пути, не обращая внимания на толчки движущегося поезда.

Ренни завидовала его способности спать. Она чувствовала себя как обнаженный нерв, и это ощущение не оставляло ее все время пути. Присутствие Джаррета не помогало. Против ее желания Джей Мак предложил Джаррету исполнять обязанности его телохранителя и, опять же против ее желания, Джаррет это предложение принял. Возможно, в обществе Джаррета Джей Мак чувствовал себя в безопасности, однако Ренни испытывала только беспокойство.

Ее ресницы над закрытыми глазами дрожали, а голова медленно клонилась набок. Когда ее щека коснулась плеча Джаррета, Ренни резко выпрямилась.

— Прошу прощения, — чопорно сказала она.

— Ты можешь прислониться ко мне, Ренни. Джаррет говорил тихо — так, чтобы его голос не разносился по всему переполненному пассажирами вагону.

— Я не буду думать о тебе хуже из-за того, что тебе нужно немного поспать. После Денвера ты почти не сомкнула глаз.

Она отклонилась в другую сторону, прижавшись головой к стеклу. Снаружи было темно. Проплывающая мимо местность была окутана мраком ночи. На фоне темно-синего неба черными силуэтами проступали холмы Пенсильвании. Лишь изредка бледные прямоугольники света озаряли окна фермерских домов.