Раз беглецы прихватили с собой почту, они были уверены, что они дойдут, а оставшиеся непременно погибнут.

Впоследствии беглецы были прощены и, разумеется, часы при этом были возвращены их хозяину Павлу Смиренникову. Почему-то у меня его фамилия ассоциируется с его характером. Неужели это все-таки его останки? Но если он погиб первым, или по крайней мере не последним, то они могли перекочевать к другому, последнему, оставшемуся в живых.

Рядом с часами лежал морской сигнальный свисток английского производства, 96 лет пролежал в каменно-ледовой осыпи, когда его подняли — не удержались, дунули, и он засвистел как новый! Или, как уточнил Владимир Мельник: «Как в последний раз».

Через какое-то время Леонид Радун по осыпи ниже обнаружил остатки проржавевшего жестяного ведра. Из «Записок…» Альбанова известно, что при прощании он выдал береговой группе Максимова жестяное ведро, винтовку-магазинку, 70 патронов и эмалированную кружку: «Береговой партии оставляем винтовку-магазинку, 70 штук патронов и пять вареных гаг из имеющихся у нас десяти. Взяли они на всякий случай жестяное ведро и кружку». Найденное ведро вполне подходит под описание ведра в «Записках…» Альбанова. Скорее всего, оно было самодельное, изготовлено из жестяной банки из-под продуктов или олифы, которые, конечно же, на «Святой Анне» были. Ну, ведро в принципе может быть в любой экспедиции, вот если бы еще нашлась и упоминаемая Альбановым эмалированная кружка, тогда уже почти не останется сомнений, что все эти вещи принадлежат береговой группе Альбанова. Если еще не было полной уверенности, что найденные на мысе Ниль гильзы принадлежали береговой группе Альбанова, в принципе патронами 2010 года промышленники могли пользоваться вплоть до Второй мировой войны, то эти находки однозначно свидетельствовали, что найдены вещи, принадлежащие брусиловской экспедиции.

Вскоре была сделана еще одна сенсационная находка. Владимиром Мельником была найдена в крутой осыпи зажатая между камней тетрадь — дневник одного из членов береговой группы. Всего четыре фрагмента, один — ком слипшейся бумаги, его не стали пытаться разбирать по листочкам, осторожно и тщательно законсервировали и упаковали. В Москве им займутся эксперты криминалистической лаборатории ФСБ. Другой фрагмент в относительно хорошем состоянии, около двадцати листов текста, частично поддающегося прочтению. Описываются события, относящиеся к 1913 году. То есть эта часть дневника велась еще на судне. В основе своей это описание бытовых сцен, и главное, что заставляет сильнее биться сердца, читаются фамилии членов экипажа «Св. Анны»: Луняев, Баев, Шпаковский… Это уже абсолютное доказательство, что найдены останки одного из членов береговой группы Альбанова. Владимир Мельник уже даже по прошествии времени не мог об этом рассказывать без волнения: «После находки останков мы буквально оползли весь склон морены, всю гигантскую плывущую под ногами осыпь, переворачивая осторожно на своем пути каждый камень от маленьких кусочков до огромных глыб. Таким образом, мы, наверное, «обработали» не один десяток тонн базальта. Склон опасный, стоит до некоторых камней дотронуться, как они катятся вниз. Я увидел его в глубине каменной осыпи, приняв сначала за белеющую из глубины еще одну кость. Но, как оказалось, это была тетрадь. И не просто тетрадь, а с рукописным текстом. Я на какое-то время присел, чтобы успокоить сердце, оно, казалось, вот-вот выскочит из груди. Склон был «живой» и отзывался камнепадами на любое мое движение. И не помню, чего больше я тогда опасался: того, что обвал разрушит в прах хрупкие листы дневника или переломает меня. Я осторожно, как мог, освободил тетрадь из камней. Несомненно, это был дневник. Я готов был закричать на весь архипелаг, но даже крик мог вызвать обвал, и я осторожно стал подниматься наверх к ребятам и только потом уж закричал. Что тогда творилось! Было чувство, что мы повстречались с чем-то живым. Надо было видеть со стороны, как взрослые мужики, словно дети, прыгали, кричали, обнимались…»

И тогда, наверное, впервые пришла мысль, что если бы поисковая экспедиция состоялась годом позже, то, возможно, ничего, по крайней мере дневника, уже точно не нашли бы, все было бы погребено камнепадом, вызванным ползущей мореной.

Вот одна из записей найденного дневника:

«…Около часу ночи вахтенный заметил медведя. Сообщил об этом штурману, который велел нам пойти и убить медведя. Это оказалась медведица с маленьким медвежонком. …Когда ее тащили на судно, медвежонок очень сильно кричал… (тут непонятно). Дальше: …глубина океана 270 сажень. Обед. 8 градусов тепла по Реомюру. Получили последнюю пачку табаку…»

Следующая запись: опять температура воздуха, глубина моря. «…Сегодня капитану стало лучше. Его выносили на лед и на саночках катали вокруг шхуны…» Потом идет описание личных переживаний, часто в тексте упоминаются фамилии членов брусиловской экспедиции: Шпаковский, Луняев, Регальд…

Еще одна читаемая запись: «…Сегодня Луняев и Баев соревновались в плетении сетей. Луняев выиграл».

Дневник не открывает сколько-нибудь тайны гибели береговой группы Альбанова, которую он и не мог открыть, так как написан еще на судне, до ухода в ледовый поход. И что удивительно, в нем нет и намека на сколько-нибудь напряженную психологическую обстановку на судне, на сложные взаимоотношения между Брусиловым и Альбановым, о которых нам в своих «Записках…» Альбанов честно поведал. Или, как выразился Роман Буйнов: «В общем, полная меланхолия вынужденного безделья, иногда оживляющаяся охотой». Но читаемая часть дневника относится к 1913 году. А что было в 1914-м? А что случилось с береговой группой после расставания ее с Альбановым?

И опять я представляю слово Александру Унтиле:

«Все дальнейшие находки были сделаны наверху и на склоне морены, в полосе примерно в 5–7 метров. Владимир Мельник решил сделать фотографию: общий план этого каменного останца, где были обнаружены предметы и скелет. Поднялся на гребень морены и прямо над местом, где остальные продолжали расчистку и поиск останков, обнаружил нож. Ничем не засыпанный, ничем не прижатый, он лежал на камне на самом краю морены. Острие его, как указатель, было повернуто в направлении, где был найден его хозяин. Нож заводского производства: дубовая рукоятка, латунная пяточка, северного типа, лезвие «щучкой».

И следующая находка, еще раз подтверждающая, что перед поисковиками следы трагедии, случившейся с береговой группой штурмана Альбанова: там же, наверху, в скором времени были найдены между камней самодельные солнцезащитные очки, описание которых тоже есть в «Записках…» Альбанова: «Еще на судне машинист Фрейберг сделал нам всем по паре очков, но нельзя сказать, чтобы эти очки достигали своего назначения. Стекла для них делали из темных четырехгранных бутылок из-под «джина». Надев такие очки, мы ничего не видели впереди, поминутно спотыкались в ропаках, перевертывали нарты, падали сами, но глаза по-прежнему болели невозможно, и слезы текли горячими струями. В передних нартах обыкновенно шли счастливцы, «зрячие», а «слепцы» тянулись по следам, с закрытыми глазами, только по временам посматривая сквозь ресницы на дорогу». Альбанов подробно описывает, как Фрейберг брал бутылки темного стекла из-под джина, колол на осколки, затем плоскогубцами обкусывал края до нужной формы. Из остатков жестяных банок и кожаных ремней изготавливал оправу. И вот поисковики держат их в руках — два стеклышка, края которых содержат на себе следы долгой и кропотливой работы при свете чадящей жировой лампы где-то в трюме заледеневшего корабля. Прошитая стынущими пальцами кожа, обрамляющая стекла жесть аккуратно пробита гвоздиком по кругу для соединения с кожаной основой. Теперь уже нет никакого сомнения, что найденные человеческие останки принадлежат одному из четверых из береговой группы Альбанова.