Боль в сердце стала невыносимой. Я чувствовал отчаяние и злость, ярость, бессилие и в итоге не выдержал.

По щекам текли слезы, нижняя губа предательски дрожала. Все мысли были обращены к той, что страдала в полном одиночестве и совершенно не понимала, что с ней происходит.

– Лайонел, – прорычал я, не в силах оставаться в стороне.

– Нельзя. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Ролан, она впервые меняет ипостась. Это больно. Ее тело рвет на части, и ты не сможешь ослабить эту боль. Отец знал, что так будет, но был уверен в том, что она никогда не вернется. Сейчас Сэра не различает, кто враг, а кто друг. Она станет огромным драконом, растопчет тебя, а потом, если победит врага и вернет свой разум, умрет снова – от осознания того, что именно она натворила. Ты сильный человек… Точнее, не человек. Ты переживешь это. Потерпи. Осталось немного. Сейчас меня больше волнует то, почему архимаг оставил свою дочь умирать.

– Не оставлял я! – Калеб с силой ударил кулаком по стене. Ледяная крошка осыпалась крупными кусками на хрустальный обледенелый пол. По всему замку разнесся скрежет, и где-то наверху, под сводами потолков, сорвались с места птицы. Хлопанье крыльев и тихие крики немного разрядили атмосферу. Архимаг поборол дрожь, сел на пол и заговорил: – Я понятия не имел, что она жива. В то время мир содрогнулся. Я прекрасно помню, как его стало рвать на части, как земля ходила ходуном, как вулканы просыпались… Землетрясения день и ночь… Ни минуты покоя. Столько жертв! Причина катастрофы простая – маги. Именно маги в ходе экспериментов ошиблись с формулой, и в очередной раз их недочет стал фатальной ошибкой. Магия смерти – самая опасная, некроманты призвали самого дьявола, не иначе, раз кто-то так сильно желал прорваться из подземного мира в мир живых!

– Вы хотите сказать, что единственные, кто мог это предотвратить, – драконы?

Риска дрожала, она тряслась вместе с братом, который все так же молча смотрел в мою сторону. Я не ощущал его злобы, но и добрых намерений тоже не было. Он будто жалел, что ввязался в эту историю. Все это время Эбол наблюдал за ним, еле заметно хмурился, улавливая настроение своего стража.

– Именно, – подтвердил архимаг и зашелся сильным кашлем. К всеобщему ужасу, появилась кровь… Он отхаркивал ее снова и снова, пока его не повело в сторону и мужчина почти потерял сознание. – Больно… В груди очень больно, Лайонел…

– Ты выживешь, – полукровка прищурился, в его глазах появился неестественный зеленый отблеск, и зал вокруг нас наполнился энергией, от ощущения которой становилось не по себе. – Но лучше молчи. Я и так все понял. Я помню историю мамы… Она с присущей ей долей романтики рассказывала историю знакомства с отцом снова и снова… Драконы – единственные, кто обладал не только сильнейшим внутренним запасом энергии, но еще и владел древними знаниями. Исправить ошибку, сотворенную человеком, мог лишь человек, но недостающую силу при этом отдавал дракон. Проблема в том, что тело не выдерживает такого потока энергии и сразу после магического воздействия погибает. Так было всегда, верно?

– Верно, – Калеб шептал, стараясь сильно не напрягаться при разговоре, – всякий раз, когда кто-то отправлялся к драконам, он умирал. Но истинной причины я не знал. Почему драконы молчали?

– А почему должны были говорить? – Лайонел пожал плечами, прислушался к крикам снаружи и поежился. – Мама единственная смогла выжить. Она потеряла много крови и сил, отец смог выходить ее… Если я правильно помню, она лежала в беспамятстве несколько месяцев, но, когда очнулась, не могла ни говорить, ни слышать, и почти ничего не видела. Она лишь чувствовала прикосновения и заботу. И беспокоилась.

Лайонел тяжело вздохнул, его затрясло от воспоминаний.

– Почему драконы не сказали о том, что она жива? – Лимма задала самый логичный вопрос.

– Сказали, – полукровка указал на письма. – Проблема в том, что маму обвинили в случившемся, верно?

– Что за чушь?! – Калеб вновь начал кашлять кровью. Всякий раз, когда он двигался, начинались приступы сильной боли, он орал, пытался взять себя в руки, но ничего не получалось. – Прошу прощения… Никто ни в чем ее не обвинял! Ту тварь, что навлекла беду на наш мир, мы так и не нашли! Да он или она бы померли, находясь в эпицентре своего чертового эксперимента! Я искал дочку снова и снова! Я ходил к драконам, но меня не пустили! Я молил рассказать, что случилось с дочерью, но вы исчезли! Вас просто не стало!

– Мы всегда были здесь… – смутился Лайонел. – Драконы застыли лишь тогда, когда меня поймали. – Полукровка наклонился к своему только что обретенному деду. Они оба уставились друг другу в глаза, часто дышали, и я не выдержал:

– Кто-то обманул обе стороны, выставил Ариадну в ее же глазах врагом народа. В письмах так много жестоких слов. Я бы в таком случае на ее месте тоже не спускался бы с гор. Ее обвинили в катастрофе, к которой она не имела никакого отношения. Выставили иллюзию высшего уровня, чтобы Калеб не добрался до истины, обставили все так, будто драконы исчезли. При этом Ариадна выжила, но, судя по письмам, была на грани. Если я правильно понял, то ваш отец предложил ей кров, он ухаживал за ней, заботился. Она осталась. Что если враг думал, что Ариадна умерла? Вестей от нее не было, но затем он понял, что она родила наследников, да еще и от дракона! Да еще и снова выжила. Не помню, чтобы дети от такого союза рождались безмятежно… Если они вообще рождались.

– Мы единственные, – заметил Лайонел, сложив перед собой руки. – Ранее драконы не шли на контакт с людьми. Они всегда держались обособленно, считая себя выше остальных, и вмешивались лишь тогда, когда люди в очередной раз провоцировали конец света.

– Калеб! – Я мог думать лишь об одном – Лайонел и Сэра – наследники власти. Они первенцы… Лайонел займет твое место в правлении Мирградом. Он, может, и не станет архимагом, но править будет. Кто мог знать, что Ариадна пошла на смерть? Ты хранил все в тайне…

– И кто имел доступ к твоему кабинет все это время? – рыкнул Эбол, догадываясь, о ком я думал.

– И кто мог перехватить письмо Ариадны, подделав ответ? – заметил Сирис, рыча от ярости и злости.

– Я не понимаю…

Архимаг уставился на всех огромными глазами. Он не понимал, не мог осознать всей правды, а мне озвучивать ее было горько.