стуча по клавишам, звоня по телефону и попивая утренний кофе, как вдруг вокруг них начался настоящий конец света.

Я всматривался в одинаково угрюмые лица рабочих. Возле рухнувших башен Всемирного торгового центра я не увидел ни единой улыбки. Как можно было улыбаться в таком месте? От него веяло лишь смертью и разрушением. Это был памятник самому худшему, что человеческие существа могли сделать друг другу.

Я увидел три кабинки, оборудованные в пустующем здании напротив Всемирного торгового центра: «Полицейские для Христа», «Пожарные для Христа» и «Мусорщики для Христа» (последнюю инициативу я был бы и сам не прочь поддерживать). Капелланы «Армии спасения» сказали мне, что полицейские и пожарные просили проводить ежедневно по два молитвенных собрания прямо на месте теракта, и представители «Красного Креста» (организации с широкими взглядами) спросили у «Армии спасения», не смогли бы они выделить для этого своих людей. «Что за вопрос?! Мы же для этого сюда и приехали!»

Из книги «Находя Бога в неожиданных местах»

13 сентября

Отверженный

История жизни японского писателя Сюсаку Эндо словно сошла со страниц его романов. В детстве, проведенном в Манчжурии, он чувствовал себя чужаком, презираемым японским оккупантом. Когда по возвращении в Японию Сюсаку вместе со своей мамой обратился в католицизм, он опять прошел через боль отвержения. Христианская церковь составляла менее одного процента от населения страны, и одноклассники донимали парня за его связь с западной религией. Его чувство отверженности еще больше усилила Вторая мировая война. Эндо всегда воспринимал Запад, как свою духовную родину, но теперь эти люди стирали с лица земли японские города.

После войны он приехал во Францию для изучения творчества французских романистов-католиков, наподобие Франсуа Мориака и Жоржа Бернаноса, однако, будучи одним из первых японских студентов, прибывших по международной программе обмена (и единственным в Лионе), Эндо вновь стал объектом презрения, но теперь — не на религиозной, а на расовой почве. Страны антифашистской коалиции вели активную антияпонскую пропаганду, и Эндо постоянно подвергался расовым оскорблениям со стороны собратьев-христиан. «Косоглазый чурка» — обзывали его некоторые из них.

После учебы в Европе прежде, чем вернуться в Японию, Эндо посетил Палестину, чтобы исследовать жизнь Иисуса, и там он сделал для себя революционное открытие: Иисус тоже знал, что такое отвержение. Более того, отвержение стало определяющим фактором всей Его жизни. Соседи смеялись над Ним, родные сомневались в здравости Его рассудка, ближайшие друзья предали Его, а сограждане обменяли Его жизнь на жизнь обычного преступника. На протяжении всего Своего служения Иисус целенаправленно стремился быть среди отверженных.

Этот новый взгляд на Иисуса стал для Эндо настоящим откровением. Когда, живя в Японии, он рассматривал христианство издалека, оно казалось ему торжествующей верой императора Константина. Эндо изучил историю Священной Римской империи и помпезных крестовых походов, он восхищался величественными европейскими соборами и мечтал жить в стране, где быть христианином не позорно. Теперь же, исследовав Библию на ее родине, он увидел, что даже Сам Иисус не избежал отверженности. Он пришел, как Страждущий Раб, о Котором Исаия сказал: «Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое». Безусловно, такой Иисус, как никто другой, мог понять отвержение, через которое проходил Эндо.

Из книги «Уцелевшая душа»

14 сентября

Материнская любовь

Психотерапевт Эрих Фромм отметил, что ребенок в гармоничной семье получает два вида любви. Материнская любовь обычно безусловна и принимает ребенка, несмотря ни на что. Отцовская любовь — более условная и награждает одобрением тогда, когда ребенок соблюдает определенные стандарты поведения. По словам романиста Сюсаку Эндо, Япония, как нация авторитарных отцов, поняла отцовскую составляющую Божьей любви, упустив из вида материнскую.

Эндо пришел к заключению, что христианству для того, чтобы заинтересовать японцев, необходимо сделать акцент на материнской составляющей Божьей любви, которая прощает ошибки, перевязывает раны и влечет к себе, а не принуждает прийти. («Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!»)

«В ‘материнской религии’ Христос обращается к проституткам, к никчемным и безобразным людям и прощает их», — говорит Эндо. На его взгляд, Иисус принес послание о материнской составляющей любви, чтобы сбалансировать отцовскую составляющую Ветхого Завета. Такая любовь не отвергает ребенка, даже совершающего преступление. Она прощает любую слабость. По мнению Эндо, учеников больше всего впечатлило именно то, что Христос по-прежнему любит их даже после того, как они предали Его. Показать человеку, что он неправеден — в этом нет ничего нового; показать ему, что он неправеден, но все равно любим — вот где новизна.

Книга Эндо «Жизнь Иисуса» рисует портрет материнской составляющей любви Иисуса:

Он был тонким ростком, а не могучим деревом. Однако в Нем было нечто особенное: никто никогда не видел, чтобы Он отвергал людей, приходивших с проблемами. Когда женщины плакали, Он подкреплял их. Когда старикам было одиноко, Он тихо сидел рядом с ними. В этом не было ничего сверхъестественного, но впалые, переполненные любовью глаза действовали сильнее, чем любые чудеса. В отношении же тех, кто отвергал и предавал Его, с Его уст не слетало ни слова упрека. Что бы ни происходило, Он был мужем скорбей, молящимся лишь о спасении этих людей.

В этом — вся жизнь Иисуса. Все это кажется ясным и простым, как китайский иероглиф, нарисованный на чистом листе бумаги.

Из книги «Уцелевшая душа»

15 сентября

Московские журналисты

На удивление вежливый прием, устроенный нам в Москве, заставлял меня нервничать. В 1991 году в Советском Союзе все менялось молниеносно, и все же я понимал, что отношение к христианству в полностью атеистическом государстве не могло потеплеть за один день, а потому ожидал по-настоящему содержательного диалога. Я хотел, чтобы нашей группе из 19 христианских лидеров США задавали трудные вопросы о том, какие перемены может принести христианство в страну, которая трещит по швам. Как я думал, на подобные вопросы можно рассчитывать от вечно циничных, напористых журналистов.

Однако я ошибался. Вот что произошло в московском Доме журналиста. Рассевшись на освещенной прожекторами сцене в небольшом зрительном зале, мы, христиане из Северной Америки, по очереди представились. Обычно молчаливый Рон Никкель из Международного тюремного братства в тот день был настроен решительно. «Уинстон Черчилль сказал, что об обществе можно судить по его тюрьмам, — начал он без обиняков. — Если судить