– Шаббат шолом, моя сладкая! – произнес он, подхватывая Пози на руки.

– Шаббат шолом, папа! – ответила Пози, целуя отца в щеку.

Мистер Московиц поздоровался с семьей, затем приветствовал Индию, после чего повернулся к жене и, виновато улыбаясь, сказал:

– Я привел гостей. Двоих братьев. Я познакомился с ними в шул. И их сестру. Все трое только вчера приехали из Санкт-Петербурга.

Индия посмотрела на осунувшиеся лица гостей мистера Московица, стоявших у двери гостиной. На лице молодой женщины она заметила следы слез.

– Он всегда кого-нибудь притащит, – буркнул Солли.

– Сара, ты видишь, что девочка плачет? – шепотом спросил мистер Московиц. – Они голодны. Им негде приткнуться.

– Само собой, плачет, – ответила миссис Московиц. – Кто на пустое брюхо смеяться будет!

Подойдя к гостям, она громко и приветливо заговорила с ними по-русски. При звуках родной речи на изможденных лицах появились улыбки.

– Спать со мной они не будут. Увольте. В прошлый раз гости наградили меня блохами, – пробормотал Солли.

Элла влепила брату подзатыльник, заставив закрыть рот.

Миссис Московиц пригласила нежданных гостей раздеваться, затем предложила умыться и повела в столовую. Индия поспешила сесть, но Элла покачала головой. Сообразив, что здесь тоже существуют правила, она смущенно встала.

– Арон, подай киддушный стакан, – велел мистер Московиц.

Арон взял со стола серебряный стакан, наполнил вином и подал отцу. Мистер Московиц прочел молитву и выпил вино. Голос у него был ниже, чем у Янки, но ничуть не менее красивым. Затем глава семейства снял салфетку с халы и благословил. Отломив кусочек, мистер Московиц обмакнул его в соль и съел. Такие же кусочки получили жена, дети и все гости. После этого мистер Московиц пригласил всех садиться за стол.

Янки с Ароном принесли из кухни дополнительные стулья. Элла поспешила поставить на стол еще три тарелки. Миссис Московиц и Мириам сходили за угощением. Ужин начался с густого грибного супа, в который макали халу. На второе подали курицу с абрикосами, сладкую, нежную, тающую во рту. Потом настал черед морковного цимеса с медом и корицей и плова из золотистого риса. Индия заметила, как гости изо всех сил стараются есть деликатно, а не сметать с тарелок все, что им подкладывала миссис Московиц.

Стоило гостям немного подкрепиться, и они оживились. Рассказывая о своем путешествии и о Петербурге, иммигранты говорили с миссис Московиц по-русски. Элла переводила Индии. Миссис Московиц расспрашивала гостей, желая узнать новости о родном городе.

– Мама родилась и выросла в Петербурге, – пояснила Элла. – А папа приехал из деревни. Он был сыном фермера, продавал на базаре кур. Там они с мамой и познакомились.

– Ее хотели выдать за сына богатого купца! – встряла в разговор Мириам. – Но папа ей улыбнулся, и мама сразу пошла с ним.

– Мириам, ты рассказываешь так, словно я была бездомной собачонкой. Все обстояло совсем не так! – возразила миссис Московиц.

Дети захихикали. Подобно всем детям, они обожали историю встречи родителей и соперничали друг с другом за право ее рассказать.

– Мамин папа очень на нее рассердился, – сказала Мириам.

– Он назвал нашего папу болваном. Он не знал, что наш папа изучает право в университете, – добавил Солли. – Рабби из его штетл[22] помог ему подготовиться.

– Мамины родители заявили: если она выйдет за папу, то она им больше не дочь.

– Но мама все равно вышла за папу!

– Сначала они жили бедно, и из еды у них была одна картошка.

– А потом папа стал важным адвокатом, и у них появилось много-премного еды. И красивый дом.

– Тогда мамины родители пожалели, что называли папу болваном, и извинились перед ним.

– Будет языком трепать! – засмеялась миссис Московиц. – Видите? – спросила она, поворачиваясь к Индии. – Сплошной бешерт. Есть такое слово в идише. Означает «обреченные быть вместе». Как я тебе и говорила: вас выбирает любовь.

Она с нежностью посмотрела на мужа, и ее глаза лучше всяких слов говорили Индии, как она счастлива выбором, сделанным любовью.

– А потом нашим маме и папе пришлось уехать. Плохие люди сожгли их дом, – с недетской серьезностью произнесла Мириам.

– И они шли пешком до самой границы, с Эллой и Янки, – добавил Солли.

– Было и прошло, – включился в разговор мистер Московиц. – Все это позади. Кто не способен выдержать плохое, не доживет до хорошего. А в Уайтчепеле так много хорошего.

Элла, переводившая иммигрантам слова детей, перевела и отцовские. Воодушевленные ими, гости улыбнулись. Разговоры продолжались. Миссис Московиц откинулась на спинку стула и сидела с отсутствующим взглядом. Должно быть, вспоминает Петербург и все, что потеряла, подумала Индия.

– Вы, наверное, скучаете по родине, – сказала она хозяйке дома.

Миссис Московиц покачала головой.

– Нет, дорогая моя, – возразила она и улыбнулась. – Я и не покидала родину. – Она кивнула в сторону мужа и детей. – Где они, там и моя родина. И мой дом.

Индия улыбнулась, глубоко тронутая словами миссис Московиц, и вдруг снова подумала о Сиде. Жаль, что его нет за этим столом. Это было нужно не столько ей, сколько ему самому. Ей захотелось, чтобы вместо грязного зала «Баркентины», вместо жестоких лондонских улиц, вместо его постоянного одиночества он сидел сейчас здесь, окруженный теплом и светом этого вечера, среди приветливых людей. Чтобы и он, как Индия, был тронут их любовью друг к другу и к трем бедным незнакомцам. У него в душе есть такой же свет. Индия это знала, поскольку видела проблески.

Потом начались угрызения совести. Она снова думает о Сиде, когда помолвлена с Фредди. Фредди – высоконравственный, принципиальный человек. Сейчас он ведет напряженную политическую борьбу, и ему, как никогда, нужны ее любовь и верность. Как она может быть такой неверной? Что, черт побери, творится у нее в мозгах?!

Ей вспомнились слова миссис Московиц. Не вы выбираете любовь. Любовь выбирает вас. Думая над ними, Индия вдруг поняла, что знает ответ. Любовь сделала выбор за нее. И любовь выбрала Сида. 

– И тогда я ска-азал Старому Биллу. Я ска-азал… Ой, Мэлоун! Иди сюда на м’нутку. Послушай, чё я скажу.

Билли Мэдден, он же Большой Билли, хозяин преступного мира Западного Лондона, был пьян. Он подозвал Сида, обнял за шею и продолжал хвастливо рассказывать, как в свои десять лет отвалтузил полицейского мамкиной скалкой.

– Черепушку ему раскроил. Прямиком в больничку загремел. А я тогда совсем сопляком был!