то, что научили девушку особенностям работы в архиве. Я тут же написала заявление об уходе. Теперь я, конечно, понимаю, почему он так поступил. Сначала не понимала, а потом дошло. Он хотел свалить пропажу документов на меня. А Лиля – особа молодая, красивая. Его выбор был очевиден.

– Вы думаете, что с вашей помощью начальство прикрыло неприглядный факт пропажи документов?

– Разумеется. Мол, склероз у старой еврейки Гринберг, ничего не помнит, все теряет. Думаю, Бориса Матвеевича поддержали и в отделе кадров. Только вот я поняла это уже после того, как меня вышвырнули с места, где я проработала более тридцати лет. Муж-то сразу понял, что меня убрали нарочно. Он генерал в отставке, бывший танкист. У него чуйка о-го-го. Мне так противно потом было, что я запретила себе думать об уходе из архива. Пока что плохо получается, но я справлюсь.

– Я могу вам помочь разобраться в этом деле, – предложил Гуров. – Осторожно, здесь лед…

– Если позволите, то я откажусь от вашей помощи, – ответила Карина Мироновна. – Как я уже сказала, после увольнения у меня на душе остался нехороший осадок. Даже если меня восстановят на рабочем месте, то я все равно не смогу там находиться. Теперь – нет. Хотя работу свою я любила и прекрасно с ней справлялась. Увольте, Лев Иванович. Ох, а как двусмысленно прозвучало-то.

Она шла, осторожно ступая по брусчатке, покрытой тонким слоем изморози, крепко держась своей маленькой ручкой за рукав Гурова.

– Когда я вас увидела, то подумала, что все. Вы за мной приехали. Ведь теперь, когда я не работаю в архиве, на меня можно повесить все, что угодно. Кражу, разглашение сведений. И тогда начальству не придется отвечать за «мою» ошибку, оно просто все свалит на меня. А вы, оказывается, и не по мою душу.

– Вот у вас, наверное, отлегло от сердца, да? – улыбнулся Гуров.

– Да. Но на душе все равно кошки скребут. Подождите, подождите! – Карина Мироновна вдруг резко остановилась и испуганно посмотрела на Гурова, словно вместо него увидела кого-то другого.

– Что? – не понял тот. – У меня что-то не так с лицом?

– Подождите… – Она замахала рукой, призывая Гурова замолчать. – Я вспомнила. Я вспомнила. Но я… А вдруг?.. Да как же я забыла?! – Карина Мироновна смотрела на Гурова так, словно просила прощения.

– О чем вы забыли мне рассказать? – «подтолкнул» он ее.

– Был один случай, который совсем вылетел из головы. На работе, совсем недавно. Незадолго до того как обнаружилась пропажа документов. Впрочем, это происшествие может совсем не иметь отношения к делу.

– Расскажите, Карина Михайловна, – попросил Гуров. – С меня еще один чай. Два чая. Три! И розы. Да все что угодно.

Карина Мироновна оценила юмор сыщика. Ее губы тронула едва заметная растерянная улыбка, но на шутку она предпочла не отвечать.

– Это случилось за несколько дней до того, как я не обнаружила коробки с материалами судебного процесса девяносто шестого года. Дату я не вспомню… Давайте без нее? Обычно Лиля приходила на работу с небольшой сумочкой. Дамская, на ремешке через плечо. Туда даже кошелек с трудом помещался. Я-то сама люблю вместительные сумки, поэтому и обратила внимание на этот факт. В тот день я раньше ее вышла из архива, а она задержалась, чтобы что-то сделать по работе. Ну я и ушла. Остановка автобуса, с которой я уезжала с работы, располагается неподалеку от главного входа в здание суда. В тот день, пока я ждала свой автобус, случайно посмотрела в ту сторону и увидела на ступеньках Лилю. В руках у нее был объемный пакет. А утром, я хорошо помню, Лиля пришла на работу с маленькой сумочкой. Понимаете, к чему я клоню?

Гуров внимательно слушал Карину Мироновну. В его расследовании убийства на рынке появлялись все новые и новые подробности, и это, несомненно, было хорошим знаком.

– А не могла Лиля, например, зайти перед уходом с работы еще к кому-то? – спросил он. – В другой отдел, например. А там у нее была подруга. Подруга ей принесла что-то в пакете, а Лиля забрала пакет с собой. Нет? Не вариант?

– Вряд ли, – покачала головой Карина Михайловна. – Всегда видно, общительный человек или нет. Лиля постоянно сидела в архиве, даже документы, если требовалось, разносила я. Номерами телефонов мы тоже не обменивались, хоть и надо было – мы же коллеги. Мало ли что… Но послушайте дальше, пока я не забыла снова. Лиля не ушла с этим пакетом. Ее ждала машина, черная и большая. Марку не назову, я в них не разбираюсь. Знаю, что спросите про номерной знак, но здесь я тоже не помощник. Из машины вышла светловолосая женщина, и Лиля отдала ей пакет. Женщина села обратно в машину, которая тут же уехала. А через несколько дней обнаружилось, что документы исчезли, а меня попросили на выход.

– Вы, случайно, не запомнили, с какой стороны машины вышла та самая светловолосая женщина?

– Со стороны переднего пассажирского сиденья. За рулем был кто-то другой.

– Описать ее сможете?

– С моим-то зрением? Нет, конечно. Светлые волосы помню, невысокая, но и только. Возможно, в белой кофточке. Это все, что я запомнила. Вот, рассказала вам, а чувствую какой-то стыд. Будто в замочную скважину подсматривала.

– Нет-нет, – подбодрил женщину Гуров. – Вероятно, вы правы. Возможно, Лиля действительно в чем-то замешана.

– Будете ее допрашивать? – с надеждой в голосе спросила Карина Мироновна.

– Еще не знаю.

– Если да, то не говорите, что я с вами поделилась сведениями. Пожалуйста. Я бы не хотела.

– Если мне придется общаться с Лилей, то не скажу о вас ни слова, Карина Мироновна, – пообещал Гуров. – А вы, случайно, имя судьи не помните?

– Конечно, помню. Судья Парамонова Полина Сергеевна. Вскоре после тех громких процессов она уволилась, но я не знаю почему. У нас были приятельские отношения, но не более. Контакт с ней не поддерживаю. Помню, что у нее был болен ребенок, я что-то слышала краем уха. Больше ничего о ней не знаю.

– Спасибо, Карина Мироновна. Вы все равно очень помогли.

Переступив порог квартиры, Лев Иванович понял, что жены снова дома нет.

Иногда ему казалось, что он давно привык к ее частому отсутствию – он и сам не всегда бывал дома, не соблюдая четкого графика. Маша все-таки актриса, а сам он все-таки мент, и на этом, пожалуй, можно ставить точку. О каких семейных ужинах может идти речь?

Но порой Гурова тянуло к уюту. Правда, хватало его на домашние посиделки ненадолго, но и этого было достаточно, чтобы зарядиться уверенностью в том, что