Павлик спал так крепко, что никак не отреагировал ни на медсестру, ни на появление у себя под мышкой термометра.

«Этот скоро на поправку», – подумала медсестра, натянув на ребенка сброшенное во сне одеяло.

Лариса Ивановна была опытной медсестрой и хорошо знала свое дело. Поэтому неудивительно, что она оказалась права. Из всего отделения только у Павлика температура оказалась совершенно нормальной. Сестра удовлетворенно поставила на график новую точку между цифрами 36 и 37 (все предыдущие располагались выше 38) и порадовалась успехам лечащего врача, которого всегда считала лучшим в отделении.

Закончив с градусниками, она вышла в холл, чтобы порадовать ночевавших там родителей ребенка.

– Не волнуйтесь, с вашим малышом будет все в порядке. Так что если надо, можете пойти на работу!

Ободренные хорошими новостями родители на цыпочках пробрались в палату. Павлик спал так тихо, что комната казалась пустой.

– Как спокойно дышит! – прошептала счастливая Ольга, стоя в дверях. – А вчера так ужасно хрипел, помнишь?

– И не кашляет. – Леонид Кириллович сжал руку жены, и они вдвоем подошли к кроватке.

Словно почувствовав, что родители рядом, Павлик повернулся, открыл глаза и сладко зевнул.

– Мама и папа! – пролепетал он, счастливо улыбаясь и протягивая ко взрослым ручки.

Но родители молчали. Оторопев, они смотрели на сына. А потом Ольга, тихо ахнув, обмякла в руках мужа.

Возможно, температура у малыша была нормальной, но с ним явно было не все в порядке. За одну ночь он изменился до неузнаваемости: волосы его отросли и как будто встали дыбом – курчавые, золотистые, они светлым нимбом окружали лицо, на котором в черном кольце ресниц ярко сияли голубые глаза. Щеки полыхали красным, алые губки казались намазанными вареньем.

Подведя Ольгу к стулу, Леонид Кириллович тяжело опустился рядом.

– Павлик, сынок, как ты себя чувствуешь? – с трудом выдавил он.

– Во! – мальчишка выставил перед собой большой палец и широко улыбнулся.

– Ну вот мы и проснулись! – в палату зашла медсестра, старательно пряча за спиной шприц. – Сейчас нас опять комарик укусит. А мамочка и папочка пока нам сказку расскажут…

– Скажите… А что с ним такое? – Ольга, с трудом придя в себя, дрожащей рукой гладила белокурые кудри.

– Как это – что? Вы разве сами не видите? На поправку пошел ваш сынуля, скоро домой поедет.

– Но вот это… волосы, глаза, лицо… – Леонид Кириллович неопределенно взмахнул рукой. Другой он держался за сердце.

– А что вам не нравится? – удивилась Лариса Ивановна. – По-моему, ребенок выглядит просто замечательно. Щечки румяные, глазки ясные… Правда, мой золотой? Да вы вспомните, каким его вчера привезли. В чем только душа держалась!

– Так это у него… от лечения? – с надеждой посмотрела на сестру Ольга. Павлик перебрался на руки матери и теперь дергал ее за волосы. А она крепко прижимала сына к себе, как будто боялась, что тот вырвется и улетит.

– А как же! – Лариса Ивановна незаметно подкралась к малышу и так быстро сделала укол, что Павлик не успел даже заплакать. – Вот и все! А теперь мы умоемся и зубки почистим, да, мой золотой? А потом волосики причешем… Они у нас такие красивые, как у ангелочка! Мамаша, давайте мне ребенка и идите на работу. И вы, папаша, тоже.

– Но я бы хотела поговорить с доктором… – слабо попыталась возразить Ольга.

– После часу, беседа с врачом у нас после часу! Телефончик ординаторской возьмите! Если не сможете приехать, позвоните… И номера своих мобильных обязательно оставьте, мало ли что! И не переживайте вы так, у нас доктор просто чудеса творит. Да вы и сами видите!

– Ух, черт! – споткнувшись в темном коридоре, Никита больно стукнулся об угол и теперь стонал, потирая коленку. – Почему так темно? Неужели и здесь лампочка перегорела?

– Нечего выражаться! – одернула его мама. – Да, перегорела! Сколько раз я тебя просила поставить новую в ванной! А теперь вот и в коридоре все погасло! Скоро будем жить, как первобытные люди, в кромешной темноте.

– Мам, не ворчи! – пропыхтел Никита – Сделаю, раз сказал.

– Когда сделаешь? Вы с отцом меня уже два месяца обещаниями кормите!

– Мам, я опаздываю! Лучше свечку принеси.

– Ты же знаешь, свечки кончились! Я тебя уже неделю прошу купить!

– Ах да, я забыл… Тогда давай фонарик! А то я опять свои ботинки с отцовскими перепутаю!

– Какие ботинки? А завтракать? А умываться?

– Ма, я уже съел банан. А умывался вчера вечером, разве этого мало?

– Марш, марш, и без разговоров! – скомандовала мать, отловив сына и заталкивая его в ванную.

В темноте он нащупал дверь шкафчика, выудил из стакана зубную щетку и пасту.

– Ма, так ты идешь? – нетерпеливо поторопил он, переступая босыми ногами на холодном кафеле. – А то я заболеть могу!

– Ничего, подождешь, – услышал он голос мамы. – Ты у меня закаленный!

«Это она в точку», – с удовлетворением подумал Никита, выдавливая пасту прямо в рот, чтобы в темноте не промахнуться мимо щетки. После вчерашних приключений – и ни одного чиха! Приятно осознавать, что у тебя такой крепкий организм! С щеткой во рту Никита выпрямился, расправил плечи, напряг бицепсы. Эх, жаль, нельзя себя в зеркале увидеть!

– Держи, – дверь приоткрылась, мамина рука протянула фонарик. – Только береги! Тут тоже последняя лампочка.

– Угу, – гукнул Никита набитым пастой ртом.

Он включил фонарик, посветил в зеркало, приблизил к нему лицо…

Звон разбитого стекла помог ему удержаться на ногах. И все же… все же… Картина, которую он увидел в зеркале, могла довести до обморока. Это чужое лицо… Накрашенное, как у девчонки! Черные, густые, сросшиеся над переносицей брови как будто нарисованы углем. Ресницы… Длинные, пушистые, загнутые – что ему теперь делать с такими?! А губы – как в рекламном ролике самой модной помады! А волосы!!! Длинные, до плеч, и кудрявые, как у Пугачевой!

– Неужели разбил?! – гневный голос мамы прогремел над ухом раскатом грома. – Я же предупреждала!

– Я… – выдохнул Никита вдруг севшим голосом. – Мне… Мама, посмотри на меня!

– Посмотреть? На тебя? Ввинти лампочки, тогда и посмотрю! – сердито ответила мать.

– Мама… Мне надо… Срочно… – Никита задыхался, ему не хватало воздуха.

– Тебе плохо? – всполошилась мама. – Погоди, я сейчас!

Никита сидел на краю ванной и дрожал, пытаясь успокоиться. «Это глюки, – пытался убедить он себя. – Самые обычные глюки!»

Но самые обычные глюки были плохим утешением! Оставалось надеяться на легкий психический срыв после вчерашнего переутомления.