подмылась. Я был в кардиогенном шоке. В такую неслыханную жару, с утра на ногах, пыльная дорога, на каких только лавках она не сидела, сколько раз ходила ссать. Она собиралась лечь в одну постель с мужчиной, неважно с кем и элементарно не могла смекнуть хотя бы сполоснуть всё, что под трусами. Времена Наполеона были давно позади. Пусть башка грязная, воняло потом от неё, но промежность уж можно было освежить. Калмычки были чистоплотнее и ухоженнее, чем эта сруская свинота фотомодель. Я прилёг рядом, подержался с ней за ручки, послушал её бессвязные страдальческие воспоминания о бывшем и смежил очи.

Рано утром торжественно проводил её до трассы и успешно посадил на попутку назад в Волгоград. Стало легко сразу. У меня аж палец онемел, сколько фотоснимков с ней во всех позах я сделал. Долго ехал с дагестанцем. Когда проезжали мимо Ингушетии я вспомнил про улицу Лермонтова и арбузника на убитом камазе. Дагестанец рекомендовал не лезть мне туда. Промолвил, что три дня, как гость будешь, а за порог выйдешь и в спину выстрелят. Лихая фантазия у этого дагестанца была конечно. Видимо, его в прошлом ингуши оскорбили, может в детстве даже поджопник дали. Вот он и постоянно помнил про это, и обида распространялась на всех до самого гроба.

В Грозном меня благожелательно встретила местная девушка через тот же сайт, также у меня там была вписка. Люди видели сколько у меня было уже отзывов со всего мира после стольких путешествий. Она училась на медика, была очень верующей, Аллах выстреливал в её речи вместо точек и запятых. Девушка проводила меня до главной мечети. Я спрашивал её, не могла ли она сомневаться, не хотела ли она уехать из Чечни в другой регион посмотреть на других людей.

На входе в центральную мечеть её выцепил староста. Она вернулась и сказала, что он ругал её за то, что я был с ней. Мы ещё немного побродили, она рассказывала о Грозном и зданиях. Девушка оставила меня, и я сел в небольшом парке ждать мужчину, что пригласил меня в гости. Меня окружили пацанчики, мы очень быстро подружились. Там был один мальчик с синими глазами. Он очень выделялся из толпы и смахивал на португальца или испанца. Вот он меня и научил как по-чеченски ругательно будет женский половой орган. Он такой умный велел, чтобы не забыть это матерное слово всегда вспоминать дуб. Наоборот и будет песда по-чеченски. Я это крепко запомнил. Они по очереди примеряли мой рюкзак.

Я был всего лишь туристом на несколько дней. В Чечне я ещё раз напомнил себе, что каждый человек сам для себя религия. Пока жив человек, жила и его религия. Эта самая настоящая подлинная религия, та что не снаружи. Ну да, она немного смахивает на пустоту мечетей. То, что не от других, то что было всегда твоим: не могло быть дано, не могло быть отнято.

За мной приехал вписчик на Мерседесе. Затем мы захватили двух немцев, мужиков лет под сорок. Они ездили по Кавказу, уже побывали южнее. Владелец привёз нас в пустую квартиру в центре города. Кроватей всем хватило.

На следующее утро он повёз нас на экскурсию. Были в Гудермесе, Аргунском ущелье. Я помогал, как переводчик и этот мужчина, чеченец был мне за это очень благодарен, подтянул со мной английский язык. Я спрашивал его обо всём: об отделении с помощью режущего инструмента голов с одного популярного блютуз ролика нулевых; почему чеченские девушки не могли иметь отношения с другими народами; почему я увидел на улицах столько грустных, удручённых чем-то людей. Он отвечал на все вопросы толково и доходчиво. Хозяин сказал, что Чечня через несколько лет будет, как Эмираты по крутости. Он показывал мне макеты супернебоскрёбов, супрефонтанов, суперпарков. Про главу республики я не решился что-нибудь узнать, потому что не мог придумать, что спросить и мне ещё показалось, что он был приближён к верхам, потому что скрывал где работает.

Заезжали в национальный музей в горах. Там была хранительницей женщина с голубыми глазами. Она высказала мне про президента.

Благоприятным вечером он завёз нас в национальный ресторан и заказал всем по тарелке риса с бараниной. Порции были очень большими, мяса много. Немцы сказали мне при нём, что он перегибает палку с радушием. Хозяин покупал всегда еду всем и не спрашивал, надо или не надо. Кавказец приобрёл тебе еды по традиции, как гостю — да ешь молча. Меня возмутила их наглость, но я виду не показал, а чеченцу не стал переводить, чтобы не обидеть. Как раз шёл у них этот самый месяц, когда нельзя до заката есть. Делали бы они это голодание с пользой цены б не было, а так они выходили и сразу набрасывались на жрачку — убивали здоровье.

Как проезжему в Чечне всё хорошо показалось. Русских я там не увидел ни одного. Но эта напряжённость наэлектризованная в воздухе постоянно висела. В Грозном всё у меня было хорошо, хозяин радушный и гостеприимный, но надо было уезжать. А ещё, центр в Грозном очень маленький. Это чувство остро возникало из-за гигантской по площади огороженной резиденции. И центр с этими 3 небоскрёбиками и арабской мечетью как-то жалко выглядел на фоне запретного города. Но я не спрашивал про это ни у кого. Второй раз я бы сюда не приехал.

Было бы лучше если бы эти люди были сами по себе и ни от кого не зависели. Не только они, а все кто захочет.

Пока ехал в Северную Осетию подумал, что у меня никогда не было красивой девушки. Все были так себе.

Я перестал смотреть кино. Такие шумные контркартины все давно просмотрены и не раз. Я увлекался кинематографом только из-за злодеев. Ни один фильм больше не удивлял. Злодеи хотели разрушить старые порядки, сделать жизнь малость разнообразнее и эмоциональнее. Я просто устал смотреть, как их всегда шлёпают.

Во Владикавказе я вскарабкался в старенький трамвай. Уже в салоне я докопался до двух парней осетин. Спрашивал, что посмотреть в городе ну и напросился просто переночевать две луны. Две ночи были самым популярным времяпровождением в любом месте, не много и не мало. За такое время не успевал никому надоедать.

Нигде и никогда меня не принимали с такой огромной любовью и заботой, как в Северной Осетии. Тот, что согласился пустить меня в дом был наполовину португальцем, наполовину осетином. Это был чистокровный альфасамэц, такие как он бабам