– Э нет, не так сразу, – улыбнулся я. – Сначала всё это хозяйство должно нагреться. Поёдем ещё по чайку пока?

Но Макс не согласился. Поэтому я сначала побренчал немного на акустике – сыграл «Сказку» в её первозданном, не испорченном украинцами виде, а потом и «Позови меня с собой», заодно изобразив, как мы эту песню показывали на конкурсе в Киеве. Они – Татьяна тоже к нам присоединилась – даже посмеялись, узнав, что сотрудники сумского управления хоть на время, но превратились в настоящих актеров.

Ну а потом усилитель дошел до кондиции – и я выдал «She Loves You», которая даже на половине громкости звучала хорошо. Конечно, мой английский был далек от совершенства, а Jolana звучала совсем не как Rickenbacker, но звук у изделия чехословацких мастеров был достаточно старомодным и насыщенным, так что, на мой взгляд, всё получилось как нельзя лучше.

– Как-то так, – сказал я, откладывая гитару и выключая усилитель. – Могу ещё поиграть, но я сегодня уже часа два инструмент мучил, вон, Таня соврать не даст. Да и соседи прибегут, если я ещё что-то такое выдам, для того и прошу у тебя наушники, чтобы их не беспокоить.

– А круто, – Макс наконец вспомнил, как дышать. – Слушай, а когда ты так научился? Ты же вроде раньше говорил, что не играешь.

– Не играл, – поправил я, мысленно кляня на чём свет стоит «моего» Орехова. – Но слух у меня, оказывается, есть, голос тоже, пальцы имеются – почему бы и не играть? Научиться недолго, я в Сумах с ребятами из настоящего ансамбля тренировался, много чего у них почерпнул.

А сам скрестил пальцы, загадав, чтобы Макс никогда не встретился с Савой, потому что у них будет разный взгляд на моё умение играть на гитаре.

***

– У тебя была странная работа, – сказала Татьяна.

Макс уехал, я вернулся в квартиру, и мы устроились перед телевизором. По программе обещали нечто безликое под названием «Эстрадный концерт», в которые иногда включали то, что советские идеологи обозначали «ритмами зарубежной эстрады». Однажды мне довелось увидеть Pink Floyd – кажется, уже с Гилмором, но ещё с Барреттом; они выступали на каком-то шоу, логотип которого был очень неудачно заблюрен, и пели совершенно неизвестную мне песню.

– Обычная, – ответил я, глядя на Кобзона, который проникновенно пел «Балладу о красках». – На самом деле она чем-то похожа на вашу, актерскую. Роли расписаны, текст есть – инструкции, инструкции и ещё много раз инструкции. Остается только выполнять пожелания начальства – встань там, повернись туда, здесь поплачь, там засмейся.

Татьяна и в самом деле засмеялась. Мне нравился её смех.

– Действительно, как в театре, а Юрий Петрович именно такое начальство, строгое... чуть не по его – начинает ругаться, называет бездарью, грозится выгнать...

– И многих он выгнал?

Кобзона сменил Юрий Гуляев с песней «Русское поле», и я понял, что никаких Pink Floyd сегодня не будет – это был повтор номеров из финальной «Песни» прошлого года.

– Одного, – Татьяна смешно наморщила лоб. – Это при мне. А до меня ещё нескольких, но они, кажется, сами ушли. Юрий Петрович их называл «балластом».

Я многозначительно кивнул. Вопреки широко распространенному заблуждению, Театр на Таганке возник не на пустом месте – там уже пару десятков лет работал театр драмы и комедии, но как-то вполсилы. Режиссеры что-то ставили, актеры что-то играли, зрители что-то смотрели, но про сам театр знали, кажется, только жители соседних домов. Так что когда до московских властей дошло пожелание свыше о предоставлении Любимову собственной сцены, они отдали ему в кормление этот недоразвитый театрик, с которым никто не знал, что делать – на тебе, боже, что нам негоже. Впрочем, в результате Москва получила очень модное место, где всегда был аншлаг – и, наверное, власти втайне радовались этому, морщась при упоминании сомнительного репертуара. С другой стороны, актеры, которые работали в том театре до Любимова, вынуждены были куда-то уйти, потому что не вписались в творческие планы нового худрука – но, думаю, их просто распихали по другим заведениям, которых в Москве и области было много. В целом всё это было мне уже безразлично – и судьба актеров, и судьба самого театра, который уже стал центром либеральной фронды, – поскольку теперь это были не мои заботы. Ну а билеты туда мне, надеюсь, сможет обеспечить Татьяна.