Мои последние слова заглушил рёв мчащегося с превышением всех разрешенных скоростей автомобиля. Казалось, что он охватил всю набережную и доносится одновременно со всех сторон.

— Смотри, какой-то сумасшедший летит вдоль набережной. — Алиса всмотрелась в силуэт, еле различимый сквозь падающий снег. Мощный свет фар летящего автомобиля выхватывал из полумрака. Блестящий механический зверь, ощетинившийся хромом и сталью, казалось, впервые вырвался на свободу из многолетнего заключения. Он несся, как разъяренный бык, готовый растоптать все на своем пути. «Как вы не понимаете, это другое,» — прошептал я, чувствуя, как ледяная рука страха сжимает мое сердце. В этом реве металла и ярости я услышал эхо всех трагедий, когда-либо случавшихся на дорогах, хор несбывшихся надежд и оборванных жизней. Фары машины, словно глаза циклопа, пронзали пелену снегопада, высвечивая траекторию безумной гонки. Они танцевали на мокрых камнях набережной, отражаясь в темной воде реки, словно души, застрявшие между мирами. Время замедлилось, растянулось до бесконечности. Я видел каждую снежинку, падающую с неба, чувствовал морозный поцелуй ветра на своей коже, слышал, как бьется мое собственное сердце, отсчитывая последние секунды. Алиса, словно зачарованная, застыла на месте, не в силах оторвать взгляд от приближающегося болида. В ее глазах я увидел отражение этого ужаса, отблеск фар, превратившийся в две крошечные звездочки страха. Мы стояли, не в силах пошевелиться. Секунды приближения автомобиля растянулись в годы ожидания. Вопреки всему, перед глазами не пробегали картины жизни.

Машина приближалась, превращаясь в воплощенный кошмар, адскую колесницу, несущуюся прямиком в нашу с Алисой реальность. Звук мотора — утробный рык, переходящий в визг — заполнил собой все пространство, вытесняя тишину ночи, словно злобный джинн, вырвавшийся из бутылки.

За доли секунды до столкновения хромированный блестящий снаряд вильнул, словно наехав на дорожного полицейского ежа и, ускорившись, влетел в бетонный блок, стряхнув с остатка забора накопившуюся снежную шапку. Мгновенно наступила обволакивающая тишина, нарушаемая потрескиванием остывающего двигателя и лёгким пением начинающейся вьюги, стремящейся восстановить нарушенное снежное покрывало.

16.7.

На смотровой площадке, с которой открывался отличный вид на всю набережную, за столиком, который на удивление всё время оставался чистым, несмотря на продолжающийся снегопад, сидели двое, которые молча наблюдали за происходящим в реальном времени.

— Да, он так и не смог понять, что менять физические законы этого мира, это не в его власти. Его власть — всего лишь удачно созданная иллюзия.

— Ну не скажи. Он был всего лишь марионеткой, пляшущей в такт движениям опытного кукловода. Надеюсь, тебя не обижает это сравнение? И как все куклы, стал не нужен, ослепленный блеском самообмана. Думал, что сможет выковать себе крылья из чужой мечты, чужих эмоций, а в итоге рассыпался пеплом на холодном ветру.

Один из наблюдателей затянулся тонкой сигаретой, выпустив в морозный воздух облачко дыма, похожее на Вагрона. Дым мгновенно растворился, словно подтверждая мысль о мимолетности и бренности всего сущего.

— Иллюзия — опасная штука. Она как мираж в пустыне: манит, обещает, но в итоге оставляет тебя одного, измученного жаждой, посреди безжизненного пространства. Он пытался построить свой карточный домик на песке, забыв, что любая буря сметет его в мгновение ока.

Второй наблюдатель кивнул, не отрывая взгляда от места аварии, где уже начали собираться первые любопытствующие. Их силуэты казались тенями на фоне заснеженного пейзажа, словно призраки, притянутые к месту трагедии. При этом от искорёженного металла удалялись, слегка пошатываясь двое. Мужчина и женщина брели вдоль набережной, постепенно растворяясь в вихре танцующих снежинок.

— Он был художником, пишущим картину кровью на холсте эгоизма. Но краски оказались слишком тусклыми, а холст — слишком самовлюблённым. И вот теперь, вместо шедевра — лишь разорванное полотно, забрызганное алыми пятнами отчаяния. Остается только гадать, чему он научился в своей последней секунде перед столкновением с неизбежностью. Узнал ли он, что истина — не в иллюзиях, не в попытке прогнуть под себя действительность, а в принятии реальности такой, какая она есть. Или так и остался пленником своей собственной лжи?

— С ним всё ясно. А что скажешь насчёт этой парочки, — подошедший к краю смотровой площадки показал рукой вдоль набережной, на которой снег успел засыпать две цепочки следов.

Второй усмехнулся, достал из кармана брелок сигнализации, нажал на кнопку, и, услышав звук отключившейся сигнализации, спокойно сказал:

— Я думаю, им срочно нужно вызвать такси.

Снег шёл и шёл, Облака уже не двигались, а просто висели над городом, освобождаясь от обременяющей их ноши. Автомобиль с эмблемой такси медленно катился вдоль набережной к автобусной остановке, на которой стояли двое, спокойно дожидавшиеся первой освободившейся машины.

Снег продолжал свою магическую работу, превращая мир в холст, готовый принять новые краски. «Мы — художники своей судьбы», — пронеслось у меня в голове. Я поднял её лицо и заглянул в глаза, в которых бушевала целая галактика эмоций. «Мы — дети Вселенной,» — подумал я. И наша любовь — это та сила, которая способна зажечь новые звезды и осветить самые темные уголки Вселенной. Мы не позволим кому-либо погасить наш свет. Мы будем бороться за своё счастье, за свой мир, за любовь, которая сильнее любой тьмы.