Вот тебе, брат Языков, еще послание из Ильинского. Следующее будет уж, вероятно, из Москвы, потому что наши уже неделю тому назад туда переехали, а я здесь еще доживаю только несколько дней, как отсталый журавль, хоть, впрочем, не подстреленный, а здравствующий. Маменьку Рамих[783] уговорил переехать в Москву для того, что, кроме прежней болезни, от которой она часто страдала, она здесь еще очень часто простуживалась, и сырость дома на нее производила вредное действие; а мы с Петерсоном сговорились воспользоваться последними днями хорошей осени и отправиться в Саввин монастырь[784]. В удаче этого похода, однако ж, теперь на меня находит сомнение: Петерсону было нужно съездить в Москву, разные дела продержали его там ровно шесть прекрасных и ясных дней, а теперь настал такой плач небес и скрежет холодного ветра, что не только до Саввина монастыря, а и до замка едва ли можно донести на себе одну сухую и непродрогшую нитку.

Что-то ты делаешь в своей волжской стороне и скоро ли собираешься опять в Москву на государственную службу? Гермесы говорят, что ты непременно получишь чин в самом скором времени и таким образом далеко опередишь меня на поприще честолюбия! Как бы ты хорошо сделал, если б явился к нам поскорее! Теперь уже полная пора, а, по всей вероятности, эта осень и зима пройдут у нас весело: будет Рожалин, будет Шевырев, Кошелев, Хомяков, Баратынский, и вообще тебе будет с кем отвести душу.

Нового не могу тебе покуда сказать ничего, потому что сам ровно ничего не знаю, особенно с тех пор, как вся ильинская колония перебралась в Москву. От наших знаю только, что маменька все в одном положении, а остальные все, слава Богу, здоровы, что папенька возвратится из деревни не прежде начала будущего месяца, что брат уже десятый день живет в деревне у Кошелева вместе с князем Одоевским и что он на днях возвратится в Москву.

Что до меня касается, то я теперь совершенно углубился в народные песни и сказания. Есть ли ты так жесток, что до сих пор еще на меня сердишься, несмотря на повинную голову, которой и меч не сечет, то я надеюсь ответить тебе хоть тем, что похвалюсь подвигами, которые я сделал в продолжение этого времени. Во-первых, я кончил «Волхва»[785], который между прочим мешал мне в последний месяц даже и писать к тебе; во-вторых, собрал около 70 песен и, в третьих, собрал 14 стихов[786], которыми смело могу похвастаться. Эти стихи, которые поют старики, старухи, а особенно нищие и между нищими особенно слепые, — вещь неоцененная! Кроме их филологической и поэтической важности, из них, вероятно, много объяснится и наша прежняя мифология. Точно так же, как многие из храмов древнего мира уцелели от разрушения, приняв на кровлю свою христианский крест, многие из наших языческих преданий сохранились, примкнув к песням о святых либо по сходству имени, либо по сходству своего напева. Так, например, в стихах, мною собранных, упоминается о Черногоре-птице, сидящей на Херсонских вратах, в <неразб.> Киеве-граде, о ките, на котором основан мир и который колеблет его своими движениями, о звере, пробуравливающем землю для провода воды из моря, и пр.

Как же это не интересно!

В другой раз буду писать подробнее о том, что я нашел в здешней ильинской литературе и вообще буду писать больше, а теперь покуда надо кончить, потому что иначе не успею отправить письма.

Покуда прощай, обнимаю тебя крепко и жду скорее в Москву.

Весь твой П. Киреевский.

20. Н. М. Языкову

12 октября 1832 года

Москва

<…> Во-первых, восприими сугубое поздравление! Да здравствуешь ты как кум Каролины[787] и как регистратор коллежский! Первый сан уже возложен на тебя 6 чис. текущего месяца, по случаю вступления в свет Пелагеи Ивановны Чухломской[788], а торжественное возложение второго должно непременно воспоследовать в самом скором времени, потому что уже две недели тому назад пошло в Петербург представление от Б. А.[789], а еще не было примера, с тех пор как свет стоит, чтобы его представления не были утверждены немедленно[790]. Надеюсь, что тебя то и другое возвеселит и возрадует. Теперь уже полная пора тебе наконец возвратиться в наш златоверхий град, себе на зимование, куме на кумование, а нам на повидание; кроме того, это будет нужно и для присягания.

У нас все, слава богу, идет хорошо, маменьке лучше, и она теперь вообще стала веселее прежнего, а остальные все здоровы; папеньку ждем со дня на день из деревни. Недели две тому назад у нас был князь Одоевский с своей благоверной княгиней[791], провел у нас недели две и уехал назад в Петербург. Он скоро будет печатать собрание своих повестей, которые исполнены большого таланта и соединяют музыкальное изящество с глубокомыслием. Пушкин также был недели две в Москве и третьего дня уехал; он учится по-еврейски, с намерением переводить Иова[792], и намерен как можно скорее издавать русские песни, которых у него собрано довольно много; я думаю ему послать копию и моего собрания, но для этого нужно наперед твое соизволение. Полевой также скоро издает 400 собранных им песен. Это все дела великолепные!

18 октября

Здесь я перервался по случаю папенькиного приезда и опять добрался до пера, чтобы продолжить тебе рассказ о наших новостях, которые, вероятно, еще не успели к тебе дойти другими дорогами. К нам возвратились наконец Шевырев и Максимович; последний по-прежнему вял и киселен и говорит между прочим: «Какое странное дело! Все говорят, что Кавказ интересен, а мне он не оставил ни одного воспоминания!» Шевырев же возвратился с приобретениями богатыми, и есть большая надежда, что очень скоро займет место профессора в Московском университете; характером он так же жив и молод, как был, но много возмужал сведениями и в продолжение трехлетнего отсутствия сделал столько, сколько редкие могут сделать. Кроме римских древностей и итальянского искусства, которым всякий не совсем рыхлый человек почти невольно занят в Италии беспрестанно, он много занимался языками и литературами классической древности, кроме того выучился по-английски и по-испански, а итальянский язык с литературой знает как свои пять пальцев. Все это обещает благотворно отозваться на университете. От Рожалина мы получили письмо третьего дня, теперь его здоровье почти совсем, слава Богу, направилось, и в марте он выедет сюда. Баратынский теперь