— Как тебе… без мыслеформы?

— Ты нарочно разговор в сторону уводишь? — ночной гость хмыкнул, глянул внимательно и ровно сказал: — Нормально. Думал, будет хуже, но обошлось. Она меня не меняла, только сидела навязчивой идеей и нагоняла кошмары. Ушла — и я наконец выспался, — помолчал, сосредоточенно уминая мандарин, и добавил: — И теперь думаю, дальше делать. Мелкие наблюдательские проекты уже не то рядом с загадками века, — пояснил с улыбкой и небрежно закончил: — Да и не наблюдатель я.

Я едва не выронила мандарин.

— Как так? — и уставилась на него недоверчиво. — А… допросные штуки? А…

— Бэ, — Гоша ухмыльнулся и утянул второй мандарин, опустив взгляд и занявшись чисткой. — Дражайший сводный братец меня сначала отстранил, а потом и уволил, когда сообразил, что мы преследуем разные цели, и я хочу сделать то, о чем твердила мыслеформа, — уничтожить бесов алтарь, закрыть тюрьму и вернуть Пламя. То есть то, ради чего, собственно, и алтарь строили. И — ликвидировать последнюю знающую ведьму. Последнюю помнящую. Уволил, разумеется, из лучших побуждений, чтобы держался подальше от этой истории — с его слов. А он… — выдох, — хотел Пламя, Уля. Начитался сказок и исходил завистью к ведьмам. Как исходит большинство магов-мужчин, если ты не знаешь. Если не Пламя, то хотя бы «уголь» хочет каждый третий.

— У мужчин «уголь»… — начала авторитетно.

— Есть, — он дожевал мандарин, закатал левый рукав свитера и пододвинулся к постели, сев боком.

Я подалась вперед. На локтевом сгибе, под смуглой кожей… что-то было. Я, не спрашивая разрешения, прощупала, пережала вену, посчитав до трех, и на коже проступил знак. Темные искры закручивались спиралью, порождая слабые волны силы. Очень слабые, едва ощутимые. И если это и «уголь», то какой-то… не такой.

— Не понимаю… — растерянно нахмурилась. — Откуда?..

— Из-за этого, — Гоша кивнул, — и истребляли колдунов прошлого косяками. В наших легендах говорилось, что «уголь» у мужчин — редкая врожденная способность, но на самом деле… Кровь одержимых плюс жертвы с кровью одержимых иногда — в одном случае из ста — дают такой результат. И есть те, кого такие сказки сводят с ума. Твой призрак, Жорик, имел «уголь». И за этого его и убили. Он убил слишком многих, чтобы заполучить желаемое.

Жорик… Сердце кольнуло болью — всё равно, несмотря на правдивые слова. Меня он спасал, а на остальное наплевать. Я в прошлом не живу.

— А смысл… в нем? — я снова прощупала знак.

— Не стоит тех жертв, — тихо отозвался мой собеседник. — Помогает чувствовать нечисть, немного увеличивает способности, и всё. Он — какой твой дефект. Ты немного сильнее — за счет поразительной живучести — обычной ведьмы. И это… считай, тоже дефект. Проблемный, естественно. А Пламя — еще большая проблема.

— Какая? — уточнила, хотя знала ответ. Одно дается — другое отнимается.

— Самая лучшая иллюзия — та, что приближена к оригиналу по всем параметрам, — Гоша опустил рукав, пряча «уголь», и взялся за следующий мандарин. — И сначала ими гордишься, а потом перестаешь отличать от живых. И живых — от иллюзий. Призрак знал, о чем говорил. И очень вовремя напомнил мне о том, о чем забывать не следует: человеческая жизнь и человеческое отношение важнее любых результатов работы, целей и задач.

Обдумывая невероятное, я тоже медленно обдирала шкурку, ссыпая ее в пакет. Неужели из-за этой… кляксы дефективной…

— Из-за этого… всё и началось?

— Нет, Уля, всё началось из-за совести, — он глянул на меня весело и многозначительно. — Даже из-за Совести, как ты ее называешь. Которая проснулась в главе наблюдателей после исчезновения Верховных. А еще из-за страха — обычного человеческого страха перед нечистью. Тюрьма работала как пылесос, затягивая всех, кто просачивался на наш мир, но была настроена на крупную и среднюю нечисть. А вот мелкая — ускользала, обживалась и множилась.

— А незаметная серая мышка… может легко завалить слона… если знает, куда лезть, — я хмыкнула и потерла ноющее горло. — И стая мелкой… нечисти порой опаснее… одного беса.

— А Пламени нет, и ведьмы — в изначальном меньшинстве, — подхватил Гоша. — И оригинальное порождение совести и страха ты видела — это бесов алтарь. Тогда еще не знали, что Пламя можно вытянуть из тюрьмы, и пытались его возродить — вернуть ведьмам. Пока — совершенно случайно — летучий ведьмин «уголь» не угодил к одному из наблюдателей и не породил… дефект.

— И совесть… приказала долго жить? — я слушала с отстраненным интересом, уже догадываясь о продолжении.

— А страх сменила надежда, — он кивнул. — Темный «уголь» даже в таком странном виде — это защита от нечисти, это частичка темной силы. Это возможность… договориться. И так наш дефективный стал первым заклинателем. Ты не знала?

— Я с заклинателями… не очень, — отозвалась неохотно. — Они меня… пугают. Я уважаю их работу, и Динара… Сафиулловна здорово… помогла, но… — и сообразила: — Гош, ты что… теперь заклинатель?

— Пока недоученный, — мой собеседник посмотрел с иронией, — но можешь начинать бояться. Ты же иначе общаться не можешь. Наблюдателей — ненавидишь и боишься, заклинателей — просто боишься, ведьм — терпеть не можешь, людей — тоже. А с нечистью — работаешь. А друзья — только нестандартная нечисть вроде Тамары или привидения? И всё?

— Почему же, — я зажмурилась и выдохнула, унимая раздражение и обиду, — еще… ты, способный на глубокое погружение… в переживания объекта, — и села напротив на колени, глядя в упор: — Хочешь, покажу… кино? Как среди людей… росла девочка с судорогами и разноцветными… глазами. Когда заклинатели первые три года… после Ночи выбора… каждый день — и осмотры, и контроль… каждого шага, чтобы не сорвалась, ведь злости… некуда впитаться — темный «уголь»… спит. И чуть что — шоком по нечисти, а это… больно. Когда среди ведьм… недонечисть, живучее, сильнее да еще и… родственница Верховной к которой всем надо… с просьбами. Когда темный «уголь» связан со… светлым, и, убивая один… убиваешь второй, и кем остаешься? Ненормальная… со всех сторон, и ничем… не прикрыться, не замаскироваться. Не убежать. И только Томка… такая же. Давай, смотри. Или страшно… пройти мой путь… день за днем?

И, кашлянув, сипло закончила:

— Не иллюзии страшны… Гош, а жизнь без них, когда… вообще не за что… спрятаться. И — или жизнь… тебя, или ты… её.

Бывший наблюдатель молчал, только смотрел странно.

Я отвернулась от очередной дозы жалости и сочувствия, помассировала горло и хрипло закончила:

— А впрочем… у каждого свои демоны и… страхи. Свои преодоления и победы, — и, отодвинув пакет со шкурками, забралась под одеяло. Устала. Ночь выдалась удивительно насыщенной.

— И не суди о человеке, пока не пройдешь его путь в его ботинках? — Гоша встал, поправил подушку и, игнорируя мое возмущенное шипение, взял за подбородок, серьезно посмотрел в глаза: — Извини за бестактность. Виноват.

Я кивнула и поерзала, устаиваясь удобнее. И напомнила: