– Бедняга Мэтт… Мэтт всегда был супротив энтого… все пытался перетянуть людей на свою сторону и имел долгие беседы в разных приходах с проповедниками в Конгрегационных церквах, да токмо без толку… А методистский пастор исчез, и никто больше не видел Твердолобого Бэбкока, баптистского проповедника… излился гнев Иеговы… Я в ту пору еще был совсем малец… но я слышал своими ушами то, что слышал, и видел своими глазами то, что видел, – Дагон и Астортет – Велиал и Вельзевул – Золотой телец и идолы ханаанские и филистимлянские – мерзости вавилонские… Мене, мене, текел, фарес…

Он вновь умолк и, глядя в его слезящиеся голубые глаза, я испугался, что он вот-вот впадет в пьяное бесчувствие. Но стоило мне слегка потрепать его по плечу, как он на удивление живо отреагировал и, резко оборотившись ко мне, выпалил еще несколько туманных сентенций.

– Не веришь мне, что ли? Хе-хе-хе… Тогда скажи мне, мил человек, почему кэп Оубед и еще два десятка других молодцов имели привычку плавать к Дьяволову рифу в кромешной ночи и распевать там молитвы да так громко, что когда ветер дул с моря, весь город слыхал каждое их слово. Что скажешь, а? И скажи-ка мне, почему Оубед всегда бросал тяжелые предметы в воду по ту сторону рифа, где сразу начинается глубина и где дна не достать, скоко ни опускай туда лот. И скажи мне, что он сделал с той металлической штуковиной странной формы, которую ему дал Уалаки? А, мил человек? И что они все воют хором на Майскую ночь, а потом в Хэллоуин? И почему новые церковные проповедники – из его бывших моряков – носят эти чудные рясы и надевают на голову эти золотые штуковины, которые Оубед привез из плаваний? А?

Слезящиеся голубые глаза теперь глядели почти дико и маниакально, и грязная седая борода топорщилась, точно наэлектризованная. Старый Зейдок, возможно, заметил, как я невольно отпрянул, потому что он вдруг мерзко захихикал.

– Хе-хе-хе-хе! Ну что, начинаешь прозревать? А мож, хочешь стать мной, как в те дни, когда я по ночам видел кое-что в море с крыши моего дома? Доложу я тебе, у маленьких детишек ох какие большие уши! И я не пропускал мимо ушей ни одну из сплетен о старом кэпе Оубеде и людях, кто плавал на риф! Хе-хе-хе… А как насчет той ночи, когда я взял папашину подзорную трубу, забрался на крышу и стал смотреть на риф и увидел, что весь риф кишмя кишит тварями, которые, как токмо луна взошла, сразу попрыгали в воду?

Оубед со своими людьми плыл в ялике, а эти твари прыгали в воду с дальней стороны рифа прямо в глубину и больше не появлялись…

Ну что, можешь представить себе мальчонку, который забрался на крышу и наблюдает в подзорную трубу за тварями, совсем не похожими на людей? Хе-хе-хе-хи-хи…

Старик зашелся истерическим хохотом, и я съежился от охватившей меня непонятной тревоги. Тут он вцепился костистыми пальцами в мое плечо, и мне показалось, что его рука трясется вовсе не от смеха.

– А представь: однажды ночью мальчонка видит, как за рифом с ялика Оубеда сбросили что-то тяжелое, а на следующий день выясняется, что в городе пропал парнишка. Эй? Никто не видел Хирама Гилмана? Нет? Ни пуговицы с рубашки, ни волоса с головы? Нет? А Ник Пирс куда делся? И Луэлл Уэйт? А куда пропал Адонирам Саутвик? А Генри Гаррисон? А? Хе-хе-хе… Твари говорят друг с дружкой языком жестов, размахивая руками… ну, тем, что им заменяет руки…

Да, сэр, вот тогда-то у старого кэпа Оубеда дела снова пошли в гору. И люди заметили, что его три дочери стали носить золотые украшения, каких никто на них раньше не видел, а потом – ба! Из трубы над аффинажным заводом опять дым пошел! Ну и другим тоже удача подвалила… рыба начала косяками заходить в наши воды, токмо успевай сети вытаскивать, и бог знает скоко рыбных грузов мы начали отправлять в Ньюберипорт, в Аркхем и даже в Бостон. Вот тогда-то Оубед провел сюда ветку от старой железной дороги. А потом какие-то рыбаки из Кингспорта прослышали про наши несусветные уловы и кинулись сюда толпами, да токмо все они куда-то пропали. Никто их никогда больше не видел. Вот тогда-то у нас и учредили Эзотерический орден Дагона и выкупили у масонов здание их храма. Хе-хе-хе… Мэтт Элиот был масон и противился продаже храма, да и он как раз в то самое время сгинул бесследно.

Вы имейте в виду: я же не утверждаю, что Оубед намеревался все тут у нас устроить так, как было заведено у канаков на том островке. Вряд ли он поначалу думал о кровосмешении, или о подготовке детишек к будущей жизни под водой и об их превращении в рыб для вечной жизни. Он токмо и хотел заиметь побольше золотых вещиц и готов был платить за это хорошую цену, и я так думаю, что все были всем довольны первое время.

А в сорок шестом году горожане посмотрели вокруг да призадумались. Уж больно много народу исчезает – больно много безумных проповедей на воскресных службах, больно много сплетен о рифе. Я так думаю, в том отчасти есть и моя вина. Ведь это я рассказал члену городского совета Маури о том, что видел тогда в подзорную трубу с крыши все, как было. И вот как-то ночью целая депутация отправилась на ялике следом за Оубедом и его людьми к рифу. И я слыхал, что между ними завязалась перестрелка в море. А наутро Оубед и тридцать два его молодца оказались в городской тюрьме, и все начали гадать, как оно теперь обернется и какое обвинение им могут предъявить. Господи, кабы можно было заглянуть в будущее… И вот спустя пару недель… а все это время в воду за рифом ничего не бросали…

Зейдок осекся, всем своим видом демонстрируя страх и усталость, и я позволил ему помолчать немного, а сам то и дело нервно поглядывал на часы. Настала пора прилива, и шум набегающих волн словно придал старику сил. И я был рад приливу, потому что во время прилива мерзкий запах рыбы немного рассеялся. Я снова напряг слух, чтобы не пропустить ни единого слова.

– В ту ужасную ночь… я их видел. Я забрался в башенку на крыше… стаи тварей… тучи… Они усеяли весь риф и пересекали бухту, чтобы заплыть в Мануксет… Боже, что творилось в ту ночь на улицах Инсмута… кто-то постучался в нашу дверь, но папаша не открыл… а потом он вылез из окна кухни со своим мушкетом и пошел искать мистера Маури, хотел узнать, какая от него помощь требуется… По улицам лежали горы трупов и умирающих… слышались выстрелы и вопли… Люди кричали на Олд-сквер и на Таун-сквер и на Нью-Чёрч-Грин – ворота тюрьмы взломали – кто-то орал «свобода!», а кто-то «измена!»… А потом списали все на эпидемию, когда приехали люди из соседних городов и обнаружили, что половина жителей Инсмута исчезла… никого в живых не осталось, окромя тех, кто сошелся с Оубедом и энтими тварями или же сидел тихо. А папашу своего я с той ночи больше не видал…

Старик задыхался, по его лбу ручьями тек пот. Но его костистые пальцы еще крепче впивались в мое плечо.

– А к утру все прибрали… да не до конца, следы побоища остались… Оубед тот вроде как взял на себя власть и сказал, что отныне в городе все переменится… все горожане должны молиться с ними на общих собраниях, а дома должны будут принимать гостей… Энтих тварей, значит, для кровосмешения… которые захотели с нами проделывать то, что раньше проделывали с канаками, и он не собирался им в этом мешать. Он совсем сбрендил, Оубед, просто свихнулся на энтой теме. Он сказал: они дают нам рыбу и сокровища, и им надо взамен давать то, чего им надобно…