За окном уже сгустились сумерки и, включив тусклую лампочку над дешевой железной кроватью, я попытался продолжить начатое чтение. Я счел целесообразным чем-то занять себя, чтобы не терзаться понапрасну бессмысленными размышлениями о странностях древнего городка, окутанного мглой тайн. Фантастический рассказ престарелого пьянчуги не предвещал приятных сновидений, и я старался поскорее забыть его полоумные слезящиеся глаза. И еще я силился не вспоминать ни о рассказе фабричного инспектора, поведавшего билетному кассиру в Ньюберипорте о «Гилман-хаусе» и беседе его ночных постояльцев, ни о видении призрачного лица под тиарой в черном проеме церковной двери, вызвавшего у меня необъяснимый ужас. Возможно, мне было бы куда легче отвлечься от тревожных раздумий, если бы в моем номере не так воняло затхлой сыростью. Этот трупный смрад, вкупе с витавшей над городом рыбной вонью, заставлял постоянно думать о тлении и смерти.

Еще меня сильно беспокоило отсутствие задвижки на моей двери. Когда-то задвижка была, о чем свидетельствовали следы от креплений на дверной панели, но судя по свежим следам от гвоздодера, ее недавно сняли. Как я догадался, задвижка просто сломалась, что не удивительно для такого обветшалого здания, где все, казалось, дышало на ладан. Нервничая, я обвел взглядом комнату и обнаружил задвижку на прессе для одежды – того же размера, что и снятая с двери. Чтобы хоть немного успокоить нервы, я занялся переносом задвижки на дверь, воспользовавшись карманным набором отверточек, который всегда висит у меня на связке ключей. Задвижка подошла идеально, и я немало успокоился, убедившись, что перед сном смогу надежно запереть входную дверь. Не то чтобы у меня были реальные опасения по поводу предстоящей ночи, но в такой обстановке я был готов обрадоваться любому, пускай даже символическому, атрибуту безопасности. На межкомнатных дверях, соединяющих соседние номера с моим, я обнаружил вполне надежные засовы и тоже их задвинул.

Я не стал раздеваться и решил читать до того момента, как меня начнет клонить в сон, и заснуть, не снимая сюртука, воротничка и башмаков. Достав из саквояжа фонарик, я положил его в карман брюк, чтобы осветить им циферблат часов, если вдруг я проснусь среди ночи. Но сон не приходил. И когда я бросил газету и стал анализировать свои мысли, я, к своему ужасу, понял, что неосознанно вслушиваюсь в тишину, пытаясь различить некие неописуемо пугающие звуки. Должно быть, рассказ фабричного инспектора подействовал на меня сильнее, чем я думал. Я вновь взялся за газету, но мой взгляд уперся в одну строчку, дальше которой не мог двинуться. Спустя какое-то время мне почудились шаги в коридоре и скрип ступенек на лестнице, и я решил, что это новые постояльцы въезжают в пустующие номера. Однако никаких голосов я не слышал, и мне пришло в голову, что такой тихий скрип издают половицы, если человек ступает по ним крадучись, словно таясь от кого-то… Мне это сразу не понравилось, и я стал раздумывать, не лучше ли сегодня ночью вообще не спать. В этом городе немало странных субъектов, и тут, как утверждали, случались исчезновения людей. А вдруг это одна из тех гостиниц, где денежных постояльцев убивают и грабят? Хотя, конечно, посмотришь на меня – и сразу станет ясно, что я не купаюсь в роскоши. Или местные жители и впрямь терпеть не могут чересчур любопытных приезжих? Неужели мои хождения по городу с картой в руке были замечены и вызвали у кого-то раздражение? Но потом я подумал, что, верно, нахожусь в слишком сильном нервном возбуждении, если случайный скрип на лестнице породил у меня столь безумные фантазии. Правда, я подосадовал, что у меня с собой не было оружия.

Наконец, чувствуя неимоверную усталость – хотя сна не было ни в одном глазу – я закрыл входную дверь на задвижку, выключил свет и улегся на твердый бугристый матрас – не раздевшись и не разувшись. Во тьме каждый тихий ночной звук казался преувеличенно громким, и меня снова начали обуревать тревожные мысли. Я уже пожалел, что выключил свет, но был слишком утомлен, чтобы подняться и включить лампочку снова. Потом, после долгой томительной паузы, послышался легкий скрип ступенек и половиц в коридоре, и я, точно в оправдание самых дурных предчувствий, услышал в замке металлический лязг, отчего мое сердце бешено заколотилось. Не было ни малейшего сомнения: кто-то пытался – осторожно, тайком – открыть ключом мою дверь.

Моя реакция на этот явный сигнал грозящей опасности была, пожалуй, менее, а не более панической из-за уже испытанных мною смутных страхов. Я инстинктивно предпочел оставаться начеку, хотя для этого не было никаких оснований, просто чтобы иметь преимущество на случай непредвиденной ситуации – если вдруг таковая возникнет. Тем не менее, новый характер угрозы, когда смутное предчувствие опасности сменилось ее осязаемым проявлением, буквально поверг меня в шок. Мне даже не пришло в голову, что кто-то пытался вставить ключ в мой дверной замок просто по ошибке. Я мог думать только о чьем-то злом умысле и затаился в ожидании следующих действий непрошеного гостя.

Потом лязг стих, и я услышал, как отперли соседний номер с помощью универсального ключа. Потом кто-то попробовал открыть межкомнатную дверь между моим и соседним номером. Но закрытая на задвижку дверь не поддалась. Через мгновение я услышал скрип половиц: неизвестный вышел из номера. А через мгновение опять послышалось тихое клацанье, и мне стало ясно, что на сей раз вошли в соседний номер с другой стороны. Кто-то вновь осторожно попытался открыть межкомнатную дверь, но и она была на задвижке, после чего я услышал скрип половиц. Потом звук удаляющихся шагов донесся с лестницы, из чего я заключил, что непрошеный гость, обнаружив, что все двери в моем номере заперты на задвижки, оставил попытки проникнуть ко мне. Но надолго ли? Последующие события покажут, решил я.

Готовность, с которой я приступил к плану действий, доказывает, что инстинктивно я все время находился в ожидании опасности и подсознательно перебирал возможные варианты спасения. С самого начала я чувствовал, что невидимый гость представляет опасность и что самое разумное – не встретиться с этой опасностью лицом к лицу, а поскорее ее избежать. Для меня теперь самое главное было выбраться из гостиницы живым, причем не по главной лестнице и не через вестибюль.

Я тихонько встал с кровати и, включив фонарик, направил его луч на выключатель лампочки над кроватью, чтобы при свете лампочки собрать вещи, а потом быстро отсюда убежать, оставив саквояж в гардеробе. Я несколько раз пощелкал кнопкой, но безрезультатно: видимо, в здании отключили электричество. Тут мне стало ясно, что это неспроста и все происходит согласно некоему зловещему плану, но какова его цель, я не имел ни малейшего понятия. Пока я стоял и раздумывал над сложившейся ситуацией, все еще нажимая на бесполезный выключатель, приглушенный скрип половиц раздался в номере подо мной, и мне почудилось, что я различил несколько голосов, вступивших в тихую беседу. Спустя мгновение я уже засомневался, что это были голоса, потому что лающие и квакающие звуки не имели никакого сходства с человеческой речью. И тут же с накатившим на меня ужасом я опять вспомнил рассказ инспектора фабрик об ужасных голосах, которые он слышал ночью в этом ветхом зловонном здании.

Рассовав при свете фонарика кое-какие вещи по карманам, я надел шляпу и на цыпочках подошел к окнам, чтобы оценить возможность побега. Несмотря на действующие в штате правила безопасности, пожарная лестница в этой части здания отсутствовала, и я понял, что мне придется спрыгнуть из окна, причем мои окна находились на высоте трех этажей от вымощенного булыжником двора. Справа и слева, однако, я заметил стоящие вплотную к зданию гостиницы ветхие хозяйственные постройки с двускатными крышами, и спрыгнуть на них из окна моего номера большого труда не составляло. Только с одной поправкой: чтобы оказаться прямо над крышей правого или левого здания, мне бы надо было находиться на две комнаты левее или правее от моего номера – и я стал тут же соображать, каким же образом можно оказаться в одной из них.