В чем же дело?

– У тебя такой вид, – буркнул голос за спиной.

Она обернулась и увидела обнаженные зубы и десны, глаза, сощурившиеся до узких щелочек. Сарл, несмотря на яркое солнце, казался темным, давно не мытым гномом.

– Такой вид… Айе!

В горле у него заклокотала мокрота. Опасно заговаривать с сумасшедшими, поняла она, потому что они решают, что можно говорить с тобой.

– Не спорь со мной, дочка, это правда. У тебя вид истоптанной дорожки. Или я ошибаюсь? А? Скажи-ка мне, девочка. Сколько мужчин прошлось у тебя между ног?

Ей следовало бы возненавидеть его за эти слова, но внутреннего завода не было. Когда для проявления чувств стало нужно прилагать усилия?

– Много дураков. Но мужчин… очень мало.

– Значит, признаешь?

Она улыбнулась с неким рефлексивным кокетством, решив, что сможет использовать его плотский интерес, чтобы побольше разузнать о лорде Косотере.

– Что признаю?

Ухмылка сошла с его лица, но Мимара успела заметить sliver налитых кровью глаз. Он близко наклонился к ней с каким-то интересом, слишком близко. Она чуть не заткнула рот от исходящей от него вони.

– Она сожгла город ради тебя, да?

– Кто? – ошеломленно спросила она.

– Твоя мать. Святейшая императрица.

– Нет, – рассмеялась она с фальшивым изумлением. – Но я оценила комплимент!

Сарл, в свою очередь, тоже рассмеялся и закивал головой, глаза его опять сощурились, почти пропали на лице. Он смеялся и кивал, сильно отстав от нее…

Что происходит?

Она уже не она…

В ней уже две женщины, каждая живущая своей жизнью. Одна Мимара, которая думала и взирала на все, руководствуясь старыми мотивами и связями, постепенно распадалась. А другая собрала все старые интересы в круг возле отвратительной ямы.

В ней уже две женщины, но ей стоит только дотронуться до растущего живота, чтобы их стало три.

Над ней уже смеялись – столько она съедала. К вечеру она была уже голодна, как волк. Она попрекала старого колдуна за нерасторопность, когда ему следовало бы подготовить целое поле с дичью с помощью заклинаний, которые он использовал при приготовлении пищи. И бранила Ксонгиса, когда тому не удавалось много добыть.

Какие бы разговоры они ни вели, все они иссякали, когда солнце начинало клониться за горизонт. Они молча сидели в пыли с лоснящимися от жира бородами, а над потрохами их жертв гудели мухи. Стервятники кружили над ними. А они сидели и ждали наступления темноты… и мелодического тона первых слов Клирика.

– Я помню…

Все собирались перед ним. Кто-то, не вставая, просто подползал ближе, а другие подходили, волоча ноги, взметая призрачные столбы пыли, которые ветер тут же рассеивал, обращая в забвение.

– Я помню, как сошедший вниз с высоких гор вел речи с царями людей…

Он сидел, скрестив ноги, опираясь локтями на колени и повесив голову.

– Помню, как соблазнял жен… и исцелял инфантов…

Звезды коптили небесный свод, окрашивая согбенную фигуру Нелюдя мазками серебра и белил.

– Помню, как смеялся над предрассудками ваших жрецов.

Он раскачивал головой из стороны в сторону, словно убаюкивал тень, у которой были руки, гладящие его по щекам.

– Я помню, как пугали глупцов мои вопросы, а мудрых изумляли мои ответы. Помню, как трещали щиты ваших воинов и раскалывалось на куски бронзовое оружие…

И всем казалось, что они слышат далекие горны, грохот приближающегося войска.

– Я помню ваши приношения… Золото… драгоценности… младенцев, которые вы складывали к моим ногам в сандалиях.

Все успокаивались, заслушиваясь.

– Я помню любовь, которую вы питали ко мне… И ненависть, и злобу.

Он поднимал голову, моргая, словно оторвавшись от сна, нечеловечески безжалостного по своему блаженству. Серебристые струйки чертили полосы по его щекам… Слезы.

– Вы умираете так легко! – вскричал он, словно человеческая слабость была единственным подлинным оскорблением.

Он, всхлипнув, снова покачал головой. Голос его доносился, будто из колодца.

– И я никогда не забуду…

Один из скальперов тоже расплакался… Галиан.

– Никогда не забуду погибших.

Теперь он стоял, покачиваясь, словно марионетка на невидимых нитях. Божий промысел должен был вот-вот проявиться. Странные крики коробили и сминали царившую тишину, где властвовал ветер, похожие на лай собак на привязи. Мимара видела голод в их глазах. Она видела человеческое сдерживающее начало, от которого сжимались руки, а жесты становились неверными. Она не знала, когда это случилось, как ожидание порции из мешочка стало карнавалом фанатичных признаний, а слизывание снадобья с потемневшего пальца превратилось в некое совокупление.

Она стояла, застывшая и отчужденная, и смотрела на Клирика, тощего, как и их рацион, настолько, что был виден черный серп его ногтя. Вернее, она взирала на его мешочек. Интересно, как давно он подкосил их всех. Наконец, Нелюдь вырос перед ней, его обнаженная грудь сияла изгибами света и тени, а на протянутом пальце искрился заветный черный кусочек.

Она не двинулась.

– Мимара? – спросил Инкариол, вспомнив ее имя.

Он взывал к обеим внутри нее, и к этой, что знала, но не волновалась, и к той, что волновалась, но не знала.

Но на этот раз ответило третье существо…

– Нет, – сказало оно. – Убери от меня это зелье.

Наступил решающий момент. Клирик смотрел на нее, а остальные даже забыли о своем единственном желании.

В глазах колдуна читался ужас.

Лорд Инкариол смотрел на нее водянистыми белыми глазами, и каждый зрачок был не меньше монеты.

– Мимара…

– Нет, – с новыми силами повторила она свое непостижимое решение.

Желание, начала понимать она, не всегда необоснованно…

Материнство продиктовало его.

Ей грезилось, как ее охватывает пустота, углубление в самой ее сущности. Нечто недостающее, нечто гораздо более ценное, чем драгоценности или знаменитые произведения, нечто поддерживающее жизнь сильнее, чем вода, любовь или даже дыхание. Нечто чудесное, от которого она отвернулась…

Она задохнулась от мрачных мыслей, заморгала под взглядом Инкариола, склонившегося над ней.

Она не испытывала паники, ведь все казалось разумным.

– Что ты делаешь? – спросила она, закашлявшись.

– Смотрю на тебя.

– Да. Но зачем?

Но даже спрашивая это, она уже поняла, что этот пристальный осмотр стал возможен благодаря единственному колдовству, искусному колдовству. Она даже чувствовала его, или, по крайней мере, догадывалась о его контурах, переплетении возникающих Чар колдуна. Словно он просто изогнулся по их внешнему краю под давлением колдовской защиты, а они были полупустыми пузырями.