— Скажите, мисс Фейтфул, вы никогда не думали пригласить партнера?

Она настороженно выпрямилась.

— Видите ли, у моего отца имеется небольшой капитал, который он намерен передать мне, если подвернется подходящее дело, — смущенно пробормотал мистер Хэд. — Тысяча фунтов.

Фидо подбадривающе улыбнулась.

— За такие деньги вы можете приобрести четверть всего бизнеса.

— Думаю, треть, мэм.

Она удивленно вскинула брови.

— Последняя оценка стоимости типографии составляла около трех тысяч фунтов, не так ли?

— Да, но с тех пор наша репутация значительно выросла, — попыталась она блефовать.

— Что ж. — Он сделал паузу, во время которой оба могут поразмыслить над тем, что стало с ее собственной репутацией за последние недели. — Если принять во внимание, что я буду исполнять обязанности управляющего, можем мы говорить о трети стоимости типографии и равной доли от всех доходов — вместо жалованья?

Является ли этот молодой человек ее спасителем или искателем выгоды, пользующимся ее слабостью? Не важно. Бескорыстных спасителей не существует. Подумав, Фидо кивнула, и он протянул ей свою длинную холодную руку.

Странно будет оказаться на равных со своим подчиненным, но Фидо решила, что привыкнет к этому. Люди гораздо легче приспосабливаются к обстоятельствам, чем им кажется.

Когда Хэд вернулся в типографский цех, Фидо села и оглядела свой кабинет. В нем все еще ощущается запах кайенского перца. История движется скачками; она уверена, что впереди ее ждут новые сражения.

Вместо того чтобы пойти домой, она сама не заметила, как оказалась на Лэнгхэм-Плейс.

У номера 19 ей пришло в голову, что нужно постучать, чтобы ее не упрекнули в невежливости. Но у нее есть свой ключ, и после минутного колебания она сама открыла дверь.

В читальне и в зале заседаний ни одного человека, никто ее не встретил, никто не преградил дорогу. Она постучала в двери разных маленьких кабинетов и наконец добралась до кабинета Бесси Паркес.

— Мисс Фейтфул! — Бесси Паркес даже не встала и посмотрела на Фидо, сидя за своим письменным столом, где, как всегда, царил образцовый порядок.

В первый момент Фидо была не в состоянии говорить, а просто протянула номер «Александры мэгэзин», открытый на восьмой странице.

— Я пришла просить, чтобы вы напечатали опровержение. — Она судорожно глотнула воздух. — В этом сообщении, помещенном в вашем новом журнале, вы полностью исказили все факты. Вы заявляете, что я в течение четырех лет не принимаю участия в деятельности Общества содействия трудоустройству женщин и в журнале…

— Вы не занимаете никакого поста в каком-либо комитете, — напомнила ей Бесси Паркес.

— Вы прекрасно знаете, что я присутствовала на всех собраниях и участвовала во всех кампаниях. Я основала отделение общества в Дублине и в Эдинбурге… Вела один из регистрационных журналов учета рабочих мест, не говоря уже о помещении в «Таймс» статей, в которых знакомила женщин с нашей работой… — Фидо говорила слишком взволнованно, хотя и старалась успокоиться. — И если у меня не было официальной должности, все понимали, что это только из-за того, что я занималась издательством «Виктория-пресс», которое, несмотря на ваши жалкие попытки отказаться от него, остается блестящим примером способности женщин к профессиональному труду!

Долгий вздох.

— Вы находите необходимым этот разговор? Какую пользу, по-вашему, он может принести?

— А было ли так необходимо публично отрекаться от меня, делать из меня козла отпущения?

— У нас были для этого основания, — резко возразила Бесси Паркес. — Вы навлекли дурную славу не только на себя, но и на Лэнгхэмскую группу: это мы имеем право считать себя оскорбленными. Со всех табличек уже стирается ваше имя, как личное, так и профессиональное. Общество социологических наук вряд ли продолжит печатать у вас свои материалы, и, если вы и дальше будете вести себя так же бесцеремонно, можно не сомневаться, что королева сочтет необходимым лишить ваше издательство своего покровительства.

— Полагаю, что после недавних неприятностей я вышла с восстановленным именем, — сказала Фидо, стараясь не замечать своей неуверенной интонации.

— Скорее, едва оправданным, — уточнила Бесси Паркес, выразительно глядя на нее своими большими, как у куклы, глазами. — Судья Уайлд, конечно, проявил к вам милосердие в своей заключительной речи, представив вас просто не слишком разбирающейся в законе и отступницей. Воистину, это достойно удивления: как вам удалось предать одновременно и вашу подругу, и наше движение!

Фидо судорожно перевела дыхание.

— Я предана нашему делу, и вы это знаете.

— Нет, мисс Фейтфул, боюсь, я считаю вас безнадежной. При всем вашем уме и энергии, теперь я вижу, что с вами не все в порядке, что однажды — упаси бог! — может привести вас в тюрьму Милбанк.[70]

— Это неправда! — настаивала она. — Я такая же, как была всегда.

Бесси Паркес пожимает плечами:

— Но рты уже открылись, и их не закрыть.

— Следовательно, для вас имеет значение только внешняя сторона?

Бесси Паркес вспыхнула:

— Стремление сохранять благопристойный вид — это еще не грех! Если работающая женщина не носит нижних юбок, но верхняя у нее всегда чистая и аккуратно заштопана, или она ставит чашку на стол так, чтобы гостю не видно было, что она треснутая, — вы можете назвать это лицемерием, а я скажу, что она делает это из уважения к обществу.

Фидо кое о чем вспомнила.

— То есть вы из уважения к обществу уволили Макс Хейс два года назад, сочтя, что из-за нее у нас уменьшилось число подписчиков?! — возмущенно парировала она. — А мы сидели и блеяли, как робкие овцы, и ничего не сделали, чтобы остановить вас. Вы, вероятно, считаете, мы должны очищать свои ряды, избавляясь от одной женщины за один раз, и тогда была ее очередь?

Лицо Бесси Паркес странно исказилось.

— Я всегда буду с любовью думать о бедной Макс и поминать ее в своих молитвах, но она такая же неуравновешенная, как и вы. Эти ужасные сцены ревности между нею и мисс Кушман…

Фидо растерянно смотрела на нее.

— Нет, вы положительно опасная особа! Не знаю, сумасшедшая вы или порочная, но в любом случае вас нельзя допускать в наше движение, вы порочите его репутацию.

— Я вложила в него всю свою душу!

— Значит, настало время остановить вас; вы приносите заразу в него.