о которых я рассказывал выше, стали еще более грустными во время очередной моей поездки в США. Я был тогда в составе большой группы деятелей культуры, науки, искусства – членов Комитета защиты мира. Это была миссия «народной дипломатии». Из актеров в группу входили Элина Быстрицкая, Василий Лановой, Сергей Бондарчук и я. Руководил большой делегацией – нас было около восьмидесяти человек – прекрасный публицист и драматург Генрих Боровик, который оказался и замечательным дипломатом.

На обратном пути из Америки самолет сделал промежуточную посадку в аэропорту Шеннон в Ирландии. Убранство, дизайн зала, удобства, предлагаемые услуги, невероятное количество самых разнообразных и прекрасных товаров не могли не поразить нас, живших тогда совсем в другом мире. Такого концентрированного изобилия я не видел даже в Америке. Естественно, все кинулись рассматривать, «лизать» витрины – только смотреть, так как денег не было ни у прославленных космонавтов, ни у известных писателей, ни у народных артистов… Разве что какая-нибудь мелочь – так, на мелкие сувенирчики…

Я не пошел смотреть – у меня не было сил видеть этот рай и сравнивать с тем, что ожидало нас через несколько часов дома. Весь во власти грустных мыслей, подавленный, я присел покурить у пепельницы, в которую даже неловко было сбрасывать пепел – так она была хороша.

Ко мне подсел Валентин Черных. Он уже давно и неспроста наблюдал за мной, я это и сам чувствовал, когда видел, что он все чаще посматривает в мою сторону. Как потом выяснилось, он не без причины думал обо мне…

Посидели некоторое время молча – Черных понимал мое состояние. Потом он заговорил:

– Ты что? О чем думы тяжкие?

– Смотрю на этот хрустальный мир и думаю: «Приедем домой и с кем навоз из России выгребать будем?»

Валентин провел ладонью по коротко остриженным волосам и без столь свойственной ему иронии сказал:

– Есть одна идея…

Я понял, что он имел в виду…

Честно говоря, я и не удивился – в такой огромной башке, как у Валентина, всегда крутилось, словно в цементовозе, множество круто замешенных сюжетов, тем, идей. Вот одну из них он, очевидно, и собирался мне предложить. Правда, пока только намеком. Но и это было уже нечто…

Работая с Валентином Черных над экранизацией проскуринской «Судьбы», где он был автором сценария первого фильма «Любовь земная», я искренне доверял его чутью, его способности потянуть именно за ту главную ниточку, на которой держится все произведение.

Да и Черных знал меня не хуже: нам не раз приходилось спорить. Правда, мы давно уже не общались с ним – полагаю, из-за их ссоры с П. Л. Проскуриным. И вот теперь здесь, в аэропорту, этот разговор… К чему это вдруг он, такой авторитет в кинодраматургии, заговорил со мной об идее? Идее фильма… И о какой идее – среди окружавшего нас хаоса, распада привычной нам жизни? Почему он выбрал именно меня? И если это то, о чем, к примеру, говорил Сергей Бондарчук, так это не моя тема…

Дело в том, что во время нашего пребывания в Америке у нас было немало диспутов. Встречались, спорили и русские, и американские режиссеры. И кто-то коснулся идеи поставить фильм о Рерихе. Тогда-то Сергей Бондарчук и признался: «Я об этом давно думал, думаю сейчас и буду думать. Я очень хочу это сделать, но боюсь, что разорю и Индию, и Россию, и Соединенные Штаты». Действительно, столь масштабный исторический фильм о великом человеке требовал больших затрат. Я слушал своих коллег и думал – нет, это не то, что меня волнует в данный момент. Как, например, меня не взволновало бы, предложи мне кто-нибудь поставить фильм об Иване Сусанине или об Илье Муромце… Нет, не наша история, пусть и великая, а современность – современная жизнь России, жизнь моих современников – занимала все мои мысли, терзала мое сердце…

Вот почему, словно боясь обжечься, – а вдруг Черных предложит мне совсем не то, что волнует меня, – я осторожно спросил:

– Идея про что?

– Это долгий рассказ… Поговорим как-нибудь не походя…

– Ну хоть скажи, для кого эта идея?..

Спасибо ему: он знал, что в такой ситуации тянуть с ответом – все равно что стрелять в упор.

– Для вас, Евгений Семенович, – коротко и глядя прямо в глаза ответил Черных.

Я тогда еще не знал, что он думал о том же, что мучило и меня; что ему хотелось, чтобы задуманное им воплотил именно я…

Позвали на посадку в самолет…

Жизнь на «Мосфильме» стремительно менялась. Творческие объединения со своими дирекциями, художественными руководителями, партбюро, профбюро, художественными советами, редактурой враз превратились в самостоятельные студии. «Жанр» возглавил Владимир Меньшов, «Союз» – Владимир Наумов, «Время» – Сергей Бондарчук, «Ритм» – Георгий Данелия, «Слово» – Валентин Черных…

Одним словом, суверенитета каждая студия получила столько, сколько могла проглотить. Свобода творчества, формирование репертуара, организация производства – все в одних руках, худрука. Тысячи работавших мосфильмовцев вскоре узнали, что они вне штата, то есть за стенами студии, что их будут приглашать по мере надобности (или не приглашать совсем) на договор… Собрания, заседания, митинги… Возмущение, ор, истерики…

А я думал об одном – что же этакое вынашивает для меня Черных, если только это была не злая шутка? На всякий случай, чтобы не довести себя до инфаркта, давил свою фантазию, гасил в себе все, что уже рвалось на экран…

Рыночная экономика кинула режиссеров в погоню за сценариями для «смотрибельных» картин. С горечью отмечал – пошли косяком фильмы-развлекаловки. Их создателей заботили не проблемы, которые свалились на народ, не глубина человеческих характеров, не национальный, не нравственный дух произведения, а только сюжет, густо замешенный на откровенной «чернухе», а часто и на «порнухе». И так уж им, угодникам, хотелось, чтобы там, на Западе, их заметили: мол, и мы умеем, мол, и мы по-американски… Словно и не было у нас своего великого кинематографа…

Вынужденный среди этого разгула «свободы» замолчать, не желая идти на поводу так называемого рынка, я снова вернулся к жизни после разговора с Валентином Черных. Я был заинтригован – у него, оказывается, есть не просто идея, а идея для меня! Я сгорал от нетерпения узнать, о чем же он пишет. Ночами не спал, ворочался, ждал звонка от Валентина. Даже ночного. Такое ведь в нашей жизни бывает. Например, Евгений Птичкин не раз звонил мне ночью, бывало и в четыре часа, чтобы сообщить о том, что он написал для нашего очередного фильма: «Старик, послушай! Я сейчас тебе сыграю… Ну, как тебе?!»