зашкаливали все приборы. Рост, нос с горбинкой, борода – ну Добрыня, да и только… Если, подумал я, на этого жеребца надеть уздечку – он украсит наш фильм.

Украсить-то он, конечно, украсил. Но про то, как я укрощал этого мустанга, надо писать специальную методическую брошюру – едва до драки не доходило. Перебор у Никиты был буквально во всем: в неосмысленном форсировании чувств, в голосе, в позе… Кстати, его атлетически сложенное тело стало не благом, а бедой: очень уж актер выставлял его напоказ. Любил актер себя. Говорю любил, потому что во втором и третьем фильмах Никита Борисович хоть и с трудом, но избавлялся от наносного «артистизма». И в конце концов Курлыгин – Джигурда на глазах зрителей мужал, умнел, хорошел…

Сочинил он песню и исполнил ее в той вулканической манере, которая придавала фильму динамизм, стала как бы призывом к активной жизни, к борьбе…

Композитором фильма я пригласил Владимира Комарова. Задача у него была непростая. Представьте себе, что персонаж находится в состоянии сильного возбуждения, прямо-таки страсти (любви, гнева, отчаяния – не важно), но ничем – ни мимикой, ни жестом – не должен выдать своих эмоций. Или такой вариант. Герой неистовствует в веселье, буйствует в разгуле, а на самом деле скрывает от окружающих боль и страдание… Если оставить эти два эпизода без музыки – значит обеднить, ускучнить сцену и героя.

Комарову, автору музыки к последним моим трем фильмам, я сказал: «Душа у героя болит, но на лице его – улыбка». Володя, спасибо ему, понял и сочинил, как мне слышится, тонкую, очень русскую мелодию.

По-человечески съемочная группа сложилась, как мне казалось, способная понимать, терпеть и преодолевать ожидаемые трудности. Но…

Финансовая подачка от Госкино (я его не сужу – в нищенском положении оказался весь кинематограф) оказалась столь малой, что творческую атмосферу стало разъедать: мизерная зарплата, к тому же не вовремя получаемая, убогие жилищные условия в экспедиции, плохое питание доводили людей до нервных срывов. Не выдержал второй режиссер – ушел из картины… Оператор, закинув за спину рюкзак, сел в электричку и укатил в Москву…

Актер, исполнитель одной из главных ролей, уже в гриме, в костюме, готовый к съемке, сидел на площадке.

– Прошу в кадр…

– В кадр я не пойду! – отвечает он мне довольно вежливо, но я вижу, что он еле сдерживается, давит в себе не просто раздражение, а уже злость. Ясно – с актером что-то произошло…

– Не понимаю… – Потрясенный отказом, я с трудом выговариваю только эти два слова.

– …Пока мне не заплатят…

– Пожалей мои седины! – умоляю я актера.

– Вас я искренне уважаю, но в кадр не пойду!

И не пошел! Пришлось его реплику передать другому актеру…

Опять все та же проблема – деньги! Работать нечем, не с кем и не на что…

Отчаявшийся Виктор Глухов до получения хоть каких-нибудь средств не мог найти никакого другого решения, как: «С завтрашнего дня группа свободна!» На то, чтобы распустить актеров, уволить, свобода, за которую так боролись, есть, а на соблюдение, защиту прав человека, оказывается, искать права негде и не у кого… Видеть, пережить то бедственное положение, в котором оказались уже полюбившиеся мне люди, было невмоготу. Кинулся я по России со своими концертами – с намерением подзаработать и помочь хотя бы тем своим актерам, у кого дети…

Как вертелся-крутился продюсер (разумеется, с моим участием) в поисках спонсоров – одному Богу известно (и нам), но через месяц на съемочной площадке появились улыбчатые лица, зазвучало слово «мотор!».

И вот фильм снят. Так ли снято, как виделось, чувствовалось? Об этом лучше забыть. В каждом эпизоде фильма видны вынужденные компромиссы, уступки нищенскому финансированию. Экономить приходилось каждый метр пленки. Даже непрофессиональному глазу видно в кадре это нищенство. Всего один дубль на глубоко эмоциональную сцену – не абсурд ли это?! Я понимал, что зритель может многое простить, но пустых, не наполненных мыслью и чувствами глаз актеров не простит никогда! Вот почему так важно то, чему посвящен фильм. Вот почему никогда не выпущу это из памяти – Любовь! Любовь к женщине, к ребенку, к старику! Любовь, пусть с излишеством пафоса, к земле нашей, к Отечеству!..

Перед первым показом фильма я не мог подавить трепета за, как я считал, дерзость, которую позволил себе в «Любить по-русски». Меня столько раз обвиняли в том, что в моих картинах любовь какая-то бесполая, что нет в них «острых» моментов. Так что дерзость эта была дерзостью для меня самого, но отнюдь не данью теперешней моде – наполнять экран голыми телами. Мне хотелось как раз обратного – ударить наотмашь по пошлости, когда женщина в кадрах выставляется как товар, как вещь, как предмет для утехи. В нашей сцене, где Полина и Виктор обнаженные, я хотел показать Полину прекрасной в своей естественной красоте. И чтобы ее красота вызывала чувство восторга перед совершенством природы, чувство благоговения. На Женщину надо молиться…

Вот почему я, будучи в Париже, обязательно, хоть на несколько минут, бежал в дом-музей Родена – постоять у его мраморной скульптуры «Ускользающая Любовь». Два обнаженных тела в самый трепетный момент сближения вызывают пьянящее чувство восторга, восхищения и благоговения!..

Почему бы не вызвать эти чувства живой плотью? Рискнул.

И очень боялся быть непонятым. Критики об этом – ни слова. А зрители благодарили…

На премьере в кинотеатре «Космос», в «Художественном», в Доме кино творилось невероятное и уж совсем неожиданное для нас. Во время сеанса пять-шесть раз зал взрывался аплодисментами… Смех!.. Слезы!.. После сеанса народ скандировал: «Продолжение! Продолжение!»

Я имел неосторожность говорить на этих показах, что герои нашего фильма еще в наших душах и продлить им жизнь очень бы хотелось, но… Денег нет! И происходило неописуемое – народ в горячке тянулся к нам и буквально забрасывал сцену деньгами… Потом на студию пошли конверты с купюрами, переводы. Надо было остановить стихию…

И продюсеры Виктор Глухов, Сергей Мелькумов и Елена Яцура принимают решение просить Валентина Черных писать «Любить по-русски – 2», а зрителям объявить счет в банке с пометкой «Народное кино». И с просьбой писать нам о проблемах, ситуациях, коллизиях, интересующих их.

На кинорынке – редкобывалый случай: фильм купили все регионы России.

Однажды, будучи в Москве, президент Белоруссии Александр Григорьевич Лукашенко пригласил меня в свою резиденцию.

Широко раскинув руки, приняв меня в объятия, Александр Григорьевич сразу спросил:

– Ну, так как любить будем?

Я замешкался – не нашелся, как ответить.

– Так по-русски или по-белорусски?

– Давайте