– Ася, меня память подводит или ты мне называла полноеимя Волковой? Мне еще показалось, что имя какое-то нерусское, – голос мужавернул ее на землю.

– Анита Станиславовна, – машинально ответилаНастя.

– Анита… Что за имя? Откуда оно?

– У нее крестная – испанка. Мать Аниты была беременнакак раз во время фестиваля молодежи и студентов, она подружилась с девушкой изИспании, и та предложила стать крестной матерью ребенка. В те годы еще не умелиопределять пол ребенка до рождения, поэтому мать Аниты и та испанка придумалидва имени, для мальчика и для девочки.

– Ага, понятно. И как ей потом жилось с таким именем? Вте времена имена были стандартными, необычные как-то не приветствовались.

– Да отлично ей жилось. Она, судя по всему, всегдапомнила, что у нее крестная из Испании, поэтому изучала страну, язык, культуру.Даже научилась фламенко танцевать. И на гитаре играла прекрасно, музыкальнуюшколу закончила. Леш, какая связь, я не понимаю. При чем тут ее имя?

– Имя ни при чем. А вот Испания очень даже при чем.

– Ты что, про шпионов подумал? – с подозрениемспросила Настя. – Выбрось из головы.

– Ну какие шпионы, Асенька, – расхохоталсяЧистяков. – Я о другом. Ты много встречала девочек, знающих испанскийязык? Не взрослых специалистов-лингвистов или переводчиков, а именно школьниц.

– Себя, – гордо заявила она. – И еще пятерых,которые вместе со мной занимались. Вообще-то в Москве была испанская спецшкола,но, по-моему, одна на весь город. То есть таких девочек было от силы человектриста, а то и меньше.

– И многие ли среди них учились играть на гитаре?

Настя с восторгом посмотрела на мужа.

– Лешка, ну до чего ж ты умен. Она ведь не только нагитаре играла, но еще и на саксофоне, это огромная редкость среди женщин. Атех, кто танцевал фламенко, вообще не было. Кроме Аниты Риттер. Она былауникальна. Она всегда хотела быть не такой, как все. Поэтому она выбралаинститут, в котором мало девочек. С ее-то внешностью, да еще с двумя языками,да с гитарой и саксофоном, да с фламенко, да среди мальчиков-физиков, да взакрытом институте, где сплошные секреты и государственные тайны. Отсюда и дведиссертации, побыстрее, пока тридцать не исполнилось, чтобы не как у всех.Чтобы быть звездой. Причем такой, которую невозможно ни повторить, нископировать. Танцами, испанским языком и гитарой она создала из себя «испанку»,а саксофоном и физикой резко выделила себя из женской среды. При этом неприблизилась и к мужской, потому что была очень красива и к ней всегдапроявляли интерес мужчины. То есть она не сделалась мужеподобной, она всегдаоставалась настоящей женщиной, абсолютно не похожей ни на одну другую женщину.

– Значит, я все-таки могу собой гордиться, –сделал вывод Алексей. – Наш разговор принес тебе ощутимую пользу. И чтодальше? Можно считать, что ты поймала убийцу?

– Если бы, – Настя помрачнела. – Ни в одномглазу.

Думать об Аните Волковой ей стало неинтересно. Еслипостроение правильно, то ни к одному из трех преступлений это отношения неимеет. Ну, стал более понятен характер Аниты Станиславовны, не более того.Никаких семейных тайн из выбора института не выплыло.

Возле дома, где жил Ольшанский, стояла машина КолиСелуянова, а вот ржавой «копейки» Короткова не видно. Уже двадцать минутвосьмого, и Настя переживала, что опаздывает, но быстро успокоилась, поняв, чтоприбыла к следователю не последней. Чистяков поехал в автосервис и пообещалвернуться за ней часов в десять.

* * *

Жена следователя Ольшанского всегда очень серьезноотносилась к импровизированным совещаниям, которые ее муж периодическиустраивал у себя дома. Она пекла огромное количество блинов, пирогов и плюшек,расставляла все это на большом столе вместе с вазочками с медом и вареньем,отправляла дочерей на свидания, к подружкам или в кино, а сама уходила в гостик соседке, появляясь дома примерно раз в полчаса, чтобы подогреть чайник изаварить свежий чай. Она очень любила своего мужа, заботилась о его здоровье иговорила:

– Если я не создам тебе все условия для посиделок вдомашних условиях, ты будешь устраивать их по воскресеньям в служебномкабинете. Я хорошо знаю, чем это кончается.

В переводе на общепонятный язык сия сентенция означала, чтов воскресенье при неработающем буфете, не говоря уж о столовой, муж будет целыйдень сидеть голодным или питаться всухомятку, а это вредно для органовпищеварения, будет забывать проветрить прокуренное сыщиками помещение, а этоопасно для органов дыхания, и от всего этого будет плохо себя чувствовать ипотому нервничать и сердиться, а уж это-то вредно вообще всегда и для всего.

Жена следователя Ольшанского была врачом-невропатологом. Иэтим все сказано.

Настя с тоской оглядывала обильный стол, постоянно ощущаяврезающийся в талию ремень, поддерживающий незастегнутые джинсы. Она специальнозатянула его потуже, потому что знала, какие соблазны ее ждут в домеОльшанского, и вовсе не была уверена, что сможет им противостоять. Особенносильные эмоции вызывали у нее блины, солнечно-золотистой горкой сиявшие прямоперед ее носом. Господи, где взять силу воли!

– Ты чего не ешь? – шепотом спросил сидящий рядомс ней Селуянов. – Плохо себя чувствуешь?

– Я так растолстела, что на мне джинсы незастегиваются, – таким же шепотом грустно сообщила она.

– Да ладно! – не поверил Коля. – По-моему, тыкак была худая, так и осталась.

– Джинсы думают иначе. Я в них влезть не могу. А естьхочется просто ужасно.

– Брось ты, от двух блинков ничего не будет. Давай ятебе положу.

– Нет! – закричала Настя с таким ужасом, словно ейпредлагали гадюку, фаршированную жабами в соусе из тараканов.

Присутствующие немедленно впились в нее глазами.

– Ты чего, Пална? Тебе Селуянов предлагает что-тонеприличное? Он хочет на тебе жениться? – Зарубин, как всегда,отреагировал первым.

– И правда, Каменская, чего кричишь-то? –подхватил хозяин дома. – И тарелка у тебя пустая. Что-то не так?

Настя решила не ломаться и сказать все как есть. Ей неповерили, и пришлось приподнять длинный свитер и показать свой позор.

– Да-а, бедняга, – посочувствовалОльшанский. – Хочешь, я тебе яблочко принесу?

На яблоко она согласилась и сгрызла его в мгновение ока –так была голодна.

– Ладно, коль ты не ешь и рот у тебя свободен, ты иначнешь, – велел следователь. – Надумала что-нибудь за два дня?

Настя надумала. В деле Ларисы Риттер они перебраливозможность обмана со стороны всех, они подозревали во лжи или простонедобросовестных, пристрастных показаниях Валерия Риттера, его мать,домработницу, мать убитой Ларисы. И ничего не складывалось, как бы они никрутили. Но они не учли одного человека: саму Ларису. Все говорили правду, аона лгала. И тогда сходится почти все.