С тревожным и сладким чувством подумал о том, как, вернувшись из Кисловодска, поеду на Стандартную улицу, поднимусь на третий этаж блочного дома, нажму кнопку у двери, покрытой масляной темно-коричневой краской… И тут зазвонил телефон:

— Володя? — обрадовался я голосу Ермолаева. — А я ищу тебя!

— Нет, это я тебя ищу. Ну, как самочувствие?

— Терпимо. В пределах нормы.

— Это ты врачам говори. А на самом деле?

— И на самом. Знаешь что, — на ходу сообразил я. — Приезжай ко мне домой, навести больного.

Заглянул на кухню — проверить свои запасы. Бутылка кагора, полбутылки водки. И то и другое не годится. После недолгих размышлений решил сходить в магазин — за вином получше. Пока одевался, собирался, пошел шестой час. Ну, теперь не протолкнешься — конец смены.

Потом мне пришлось постоять за продуктами, зайти в булочную, а когда вернулся в дом, Володя уже стоял у двери, с ожесточением нажимал кнопку звонка. В руках у него был букет хризантем и огромная плитка шоколада.

— Это что-то новое! — объявил я.

— Как же, неудобно приходить с пустыми руками в дом, где ребенок и молодая женщина.

— Это у тебя все по-человечески. А я один время коротаю. Впрочем, Люся должна скоро подойти.

— А сын?

— Сын на «пятидневке».

Володя знал, что «пятидневка» наша не совсем обычная. Когда Андрею исполнилось три года, Люся завела разговор о детском саде. Больше месяца она терзала меня, требовала, чтобы я устроил сына в спецгруппу. «На одного ребенка, что ли?» — спрашивал я. А жена сердилась: «О боже, о собственном ребенке позаботиться не может!»

Наконец Андрюшу записали в группу, где было поменьше детей (заведующая, преданно глядя мне в глаза, объяснила, что, поскольку мальчик развитой и смышленый, ему лучше ходить в группу, где индивидуальные занятия).

Я ожидал с нетерпением и тревогой, когда он пойдет в садик. Накануне жена собралась отнести документы. Вернувшись вечером домой, я спросил, ходила ли она к заведующей. Люся проворчала, из чего я понял: что-то опять не так. Оказывается, она никак не могла отыскать вход в детский сад, ткнулась в какую-то боковую дверь и, заметив нянечку в белом халате, спросила, где заведующая. «Ну, не здесь же, не в туалете!» — вполне резонно заметила та. Моя супруга, однако, не оценила ее юмор: «Если вы грубите родителям, то детей, наверное, просто бьете».

— Нет-нет, — убеждала она меня вечером, — пока не уволят эту грубиянку, нам нельзя отдавать сына в сад.

Я рассвирепел. Опять эти штучки, когда они кончатся!

Дня три Люся выжидала, потом, делать нечего, все-таки отвела Андрюшку. По нескольку раз бегала, проверяла, хорошо ли он обедал, надели ли на прогулку двое штанов… А через пять дней случилось то, что должно было случиться: ребенок заболел. Господи, какими проклятиями осыпала Люся детский сад! Я пытался пошутить: он и создан для того, чтобы дети болели, но Люся смерила меня таким взглядом, что я предпочел не развивать эту тему.

Второй раз Андрей продержался дольше — полторы недели. Ветрянка. Не самое страшное, и все равно — температура, сыпь, рвота. И тут Люся решила подвести черту. Ну, хорошо, детский сад не годится, а что взамен? Сама она не хотела сидеть с Андрюшкой. Отправлять его к старикам — в Москву или Ростов? Я представил на минуту, какой пустой и холодной станет квартира, когда не будет Андрюшки, и взбунтовался. Сначала было плохо, потому что нет ребенка, теперь плохо, потому что он есть!

Люся притихла, присмирела. Но на несколько дней, не больше. Теперь у нее возникла новая идея: взять няню. Начались смотрины — днем и вечером тянулась вереница старушек, пожилых женщин, совсем молоденьких девчонок. Все не то. И вот Люся сделала выбор — Ангелина Антоновна, пенсионерка, живет в Заречье. Она согласилась не только присматривать за Андрюшей, но и готовить, убирать. Я сразу почувствовал, как ожила наша квартира, какое-то тепло в ней появилось.

Из-за чего они не поладили — не помню, да это и неважно. Няня собралась уходить, Люся дулась, не хотела ни с кем разговаривать. А у меня, страшно вспомнить, даже мелькала мысль — прогнать эту молодую барыньку на все четыре стороны, пусть живет в квартире няня. По крайней мере всегда буду спокоен за ребенка, и, когда вернусь с работы, меня всегда будет ждать ужин. Но, слава богу, с нянькой нам повезло — она нашла хороший выход: утром к ней домой приводить Андрюшку, а вечером — забирать. Но сначала один раз что-то помешало Люсе забрать его, потом другой… так потихоньку все свелось к тому, что ребенок и ночевать оставался в Заречье… Когда я приходил домой, а сын был у няньки, я лез на стену от злости. Люся оборонялась: «Тебе ребенок для забавы нужен, как игрушка. А возиться с ним приходится мне. Он все нервы вымотал». И было нечего сказать ей, хотя мне казалось, что любовь к ребенку для женщины чувство настолько же естественное, как потребность в пище или тепле, например. Что возмущало меня больше всего, — я видел, как женщины, работающие на комбинате, отводили к семи часам детей в ясли, потом отрабатывали полную смену и вместе с ребенком отправлялись в магазин, в прачечную… Завидовать тут, конечно, нечему, но моя-то принцесса могла хотя бы половину своих обязанностей выполнять.

Я пригласил Володю на кухню — жарить антрекоты.

— Что-то совсем холостяцкий быт у тебя.

Я решил, что лучше не начинать этого разговора. И все-таки сказал, что завидую Володе: когда тот приходит домой, его ждут, в квартире порядок, ребятишки здоровые и спокойные. Нет, такая жена, как его Вера, — просто клад.

— Понимаешь, все это хорошо, — задумчиво ответил Ермолаев. — Но Верочка моя, извини, весит восемьдесят четыре килограмма при росте в метр шестьдесят. Когда родила сына, уже тогда крепко ее разнесло. Ну, думаю, на этом остановится. Нет, через три года, после вторых родов, еще больше растолстела. В общем, я люблю ее, все у нас нормально, но, как бы это объяснить… иногда смотришь и думаешь: что общего у этой толстушки с тоненькой Верой, за которой я когда-то ухаживал?