— Обязательно, Александр Васильич, обязательно.

— Ну, а если договоритесь о свадьбе — дайте мне знать. Подыщем вам жилье и все прочее.

— Благодарю, — инженер понизил голос. — А вы скажите откровенно: я могу получить отказ?

— Ну, батенька, — директор развел руками, — как тут угадать. Чужая душа, особенно женская — потемки. И еще какие. Пожалуй… — Майский сбоку посмотрел на Виноградова, повернулся и заглянул прямо и снова сбоку. — Пожалуй… отказа не будет. Мужчина вы красивый, видный, умный, словом, есть данные получить «да».

— А если получу «нет», я уеду отсюда, Александр Васильич. Навсегда уеду.

— Больше уверенности и не говорите глупостей. Весной вам снова надо отправляться в тайгу.

Когда Виноградов ушел, директор еще долго задумчиво смотрел на дверь. Вспоминались свои первые выходы в тайгу на разведку золота, встречи с Еленой. Потом Ксюша, зимняя ночь, когда он зашел к ней и пил чай. Кто знает, не получи он тогда письмо Елены, как сложилась бы его дальнейшая жизнь. Виноградов, в сущности, хороший парень, пожалуй, лучшего Ксюша и не найдет. Но довольно об этом, не директорское дело вмешиваться в личные отношения молодых людей. А почему, не директорское? Разве он не живет и работает с этими людьми, разве они ему безразличны? Наконец он старше и может дать добрый совет, предостеречь от неверного шага. Совет… совет… Советы нужны тем, кто их дает. Кто это сказал? Глупость какая. Любому, даже самому умному человеку тоже бывает нужен совет, особенно в серьезном деле…

— Что такой скучный, директор? — удивился Слепов. — А накурил-то как, не продохнешь.

Майский вздрогнул. Он не слышал, когда вошел парторг. Иван Иванович открыл форточку.

— Не один курил, Виноградов у меня был, докладывал о разведке.

— А чего же не позвали меня? Тоже бы с удовольствием послушал. Правда, вчера он кое-что рассказывал. Значит, для второй драги место найдено.

— Хорошее место. Вот только далековато. Придется дорогу строить.

— Раз надо — построишь. Слушай, а долго ты еще будешь тянуть с драгой? Когда мы ее наконец получим?

— Не волнуйся. На этих днях отправляю обоз.

— О драге заговорили, и опять вспомнил Тарасенко. Куликов был вчера у меня. Знаешь, что он сказал? О том, когда должен приехать Тарасенко, знали только Александр Игумнов, его брат Петр, тот, что работает в Златогорске на заводе, и старший конюх Сыромолотов. Ну и, конечно, мы с тобой.

— Какой же он сделал вывод?

— Приходил советоваться. Сыромолотов не мог не знать, ибо получил твое распоряжение подготовить лошадей для встречи семьи драгера. Братья Игумновы узнали случайно. Подозревать их будет неправильно. Да, собственно, мы и не делали из приезда Тарасенко тайны. Мог и еще кто-то узнать?

— Это ты так считаешь, Иван Иванович, или Куликов?

— Я. Куликов-то думает иначе. Он хочет проверить этих людей.

— Пусть проверяет. У Виноградова четыре лошади пали. Знаешь? И про налет на его лагерь?

— Виктор Афанасьевич рассказывал. Я передал Куликову, а он сегодня сообщил в Златогорск. И это еще не все.

— Ты меня пугаешь, Иван Иванович, — Майский и в самом деле встревожился. — Но нервы у меня еще крепкие. Говори.

— Где сейчас этот старик… Сморчок?

— Не знаю. Несколько дней его не видал.

— Вот-вот. И не увидишь, наверное, больше. Исчез старик.

— Может, ушел куда-нибудь? На соседний прииск, например?

— Если и ушел, то боюсь, не дошел.

— Да почему ты так думаешь? Объясни.

— Был как-то у меня Иван Тимофеевич. Странные вещи рассказал про этого самого Сморчка, — и Слепов подробно передал свою беседу с Буйным. — И потом, вспомни, перед исчезновением старик вдруг стал слышать. Тоже надо учесть.

— Ну, знаешь, Иван Иванович, я в следователи не гожусь. Вызывай Смородинского и пусть разбирается.

— Надо его вызвать, надо… — Слепов помолчал. — Я сейчас на «Таежную» поеду. Карапетян просил, да и сам собирался. У тебя есть желание присоединиться?

— Желание-то есть, а возможности вот нет. Надо разобраться с материалами Виноградова и докладывать тресту. На днях поеду в Златогорск.

Слепов ушел. Едва Майский раскрыл тетрадь и начал читать записи Виноградова, как зазвонил телефон. Директор, досадуя, снял трубку.

— Александр Васильич, вы? — спросил чуть звенящий голос Петровского.

— Слушаю вас, Афанасий Иванович.

— Докладываю: сегодня шахта выполнила месячный план. Вот сейчас подсчитали.

— На целую неделю раньше? — Майский живо представил себе Петровского, как тот волнуется и как гордится своей «Розой».

— Искренне рад, Афанасий Иванович. Спасибо за добрую весть. Желаю дальнейших успехов. Поздравляю и прошу поздравить от имени дирекции и партийной организации коллектив шахты. Потом будет приказ.

— Спасибо, Александр Васильич. Мы ведь не ради похвалы.

Майский положил на рычажок трубку, улыбнулся.

— Не сдаешься, Афанасий Иванович. Не хочешь отставать от молодежи. Старая гвардия еще себя покажет.

Он снова открыл тетрадь и углубился в чтение.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

В декабре на Зареченский прииск обрушились небывалой силы снежные бури. Мелкий колючий снег сыпал не переставая. Сильный ветер дул то с севера, то с запада, бросался из стороны в сторону, крутил снежное месиво, наметывая и снова разбрасывая сугробы. Поселок потонул в снегу. Высовывались только островерхие черные крыши, и курились дымки над трубами. Неяркое солнце едва проглядывало сквозь снежную пелену. Заносы сразу нарушили нормальную жизнь прииска. Так уже было однажды на «Новом». И как тогда, Слепов и Майский собрали старателей и повели на борьбу со снегом. Как и тогда, Александр Васильевич тоже взял лопату, работал с остервенением, не обращая внимание на мороз и обжигающий ветер. Неподалеку все время видел высокую худощавую фигуру Слепова. Парторг привычно работал лопатой, хотя его возраст и незавидное здоровье не позволяли заниматься тяжелым физическим трудом. Напрасно директор и рабочие пытались уговорить Ивана Ивановича уйти, он и слушать не хотел и, показывая на Петровского, говорил:

— А чем я хуже его? Руки еще могут держать лопату.

Афанасий Иванович в длинном черном пальто, полы которого развевались на ветру, как два крыла огромной птицы, в шапке-ушанке, поверх которой был намотан толстый вязанный шарф, работал неподалеку. Его длинная, тощая фигура складывалась пополам всякий раз, когда он сгибался, вонзая лопату в снег и отбрасывая его в сторону. Изредка он останавливался, чтобы обкусать намерзшие на усах сосульки или потереть рукавицей побелевшие щеки, и снова с ожесточением принимался бросать снег.

Три дня бились люди с непогодой, расчищая дороги, откапывая занесенные снегом дома. Комсомольцы, предводительствуемые Любой Звягинцевой, объявив соревнование, взяли самые трудные участки на открытых местах, где особенно сильно свирепствовала пурга. Только что расчищенные дороги через несколько часов снова заносило снегом.

Наконец снегопад прекратился,