– Речь идет о встрече в зале, а не в постели.

– В постели все выглядело бы куда романтичнее, мой фюрер.

Выслушивая его, Имперская Тень в явной нерешительности остановился перед очередной дверью.

– Но это было бы такой авантюрой, которой нам уже никто не простил бы. Даже после гильотины.

– Успокойтесь, без постели нам ее тоже не простят, – вежливо охладил вспышку его страха Скорцени. Как умел делать это только он. – В той ситуации, в которой оказались мы с вами, постель всегда равносильна гильотине.

– Хотите сказать, что наша встреча с фрейлейн Браун происходит без санкции фюрера?! – почти шепотом спросил Имперская Тень. Но даже шепот не в состоянии был скрыть его истерического страха.

– Естественно. Неужели вы до сих пор этого не поняли? И никаких псалмопений по этому поводу, Зомбарт, никаких псалмопений!

– Но ведь вы не предупредили меня об этом! – отшатнулся Зомбарт. – Вы меня…

– Не предупредил о чем, о псалмопении?

– О том, что превратили в совратителя первой фрейлейн рейха, не согласовав наше свидание с фюрером. И никто пока не способен предвидеть, как поведет себя в этой ситуации сама фрейлейн Ева.

– Она будет счастлива, мой фюрер. Постарайтесь убедить ее в этом, – рассмеялся Скорцени своим диверсионно-безмятежным смехом, способным привести в отчаяние кого угодно. – Но если вам это не удастся…

– Тогда что?

– Ясное дело, что. Придется вас пристрелить. Как человека, покушающегося на честь обер-фрейлейн рейха, – решительно молвил Скорцени, заставив Имперскую Тень в очередной раз вздрогнуть от страха. – Иначе ни фюрер, ни Германия попросту не поймут меня. Так что простите, Зомбарт, но, в случае вашего поражения, вынужден буду действовать, исходя исключительно из интересов Третьего рейха. И никаких псалмопений по этому поводу…

Имперская Тень вновь с нескрываемым ужасом взглянул на своего создателя. Там, в «Вольфбурге», тонкости своего визита в «Бергхоф» он обсуждать не решался. В машине усмирял свой страх тем, что он ведь отправляется на виллу к фюреру не один и не по своей воле. Был уверен, что эксперимент проводится с высочайшего согласия хозяина «Бергхофа».

Но теперь Зомбарт чувствовал себя совершенно выбитым из седла. Он не мог понять, чем руководствуется Скорцени, решаясь на подобные авантюры. Да еще и пытается откреститься от них, угрожая расстрелом.

– Что же это за судьба такая проклятая? – пробормотал Зомбарт. – Кто и за какие грехи обрек меня на нее?

– Зря на судьбу свою ропщете, Зомбарт. Обычная судьба всякой Имперской Тени. Кстати, под этим псевдонимом вы и проходите у нас теперь по всем секретным документам. Хотя раньше числились в качестве Великого Зомби. И хватит скулить. Соберитесь с духом. Взойти на трон императора или на всю жизнь остаться всего лишь Имперской Тенью – это уже зависит от вас.

– Предпочитаю оставаться живой Имперской Тенью, нежели покойным лжеимператором.

– Наконец-то вас осенило, Зомбарт.

* * *

Ураган затих в ту самую минуту, когда штандартенфюрер фон Кефлах сообщил Еве о появлении фюрера. Рейхсналожница даже не удивилась этому повиновению природы – она уже привыкла к тому, что все, что связано с фюрером, так или иначе отражается на небесах и взывает к жизни самые непостижимые потусторонние силы. Уверенность Адольфа в том, что его появление на этой земле – не случайность, уже не только передалась Еве, но она получила, как ей казалось, самые неопровержимые доказательства.

Как только ветер угомонился, все пространство вокруг сразу же просветлело, словно кто-то отдернул зависавшую над «Бергхофом» огромную штору. Солнце появилось прямо на склоне горы, будто закованное в каменный панцирь, сумело прожечь его и явиться миру факелом Прометея. Огромная сосна, доживавшая свое столетие почти у подножия горы, на небольшом уступе, воспылала розоватым нимбом, свечение которого как бы дополняло свечение солнца.

Ева находилась в кабинете Гитлера. Появляясь в «Бергхофе», Адольф сразу же шел сюда. Уезжая, последние минуты тоже старался проводить здесь или в гостиной, сидя в кресле у камина.

На столе, за которым он работал в день своего отъезда в «Вольфшанце», все еще лежала открытой книга Филиппа Булера «Гениальный Наполеон – светящийся след кометы». Ева знала, что Адольфу очень нравилось это исследование шефа его канцелярии[62]. Он вообще жадно прочитывал все, что касалось императора Наполеона. Но ведь Булер еще и сравнивал с ним фюрера.

«Это только начало, – сказал как-то Гитлер, прочитав Еве два абзаца из этой книги. – Скоро появятся сотни романов и исследований. Мы с тобой, Ева, обречены на известность, как были обречены на нее Бонапарт и Жозефина».

«У Жозефины была совершенно иная судьба, мой фюрер, – возразила Ева, польщенная тем, что Адольф сказал: “Мы с тобой… обречены на известность”. Именно этого “мы с тобой” Ева так долго ждала. – Она была супругой императора».

«Но ведь и я все еще не стал императором», – едва заметно ухмыльнулся Адольф.

«Только потому, что не захотели этого, мой фюрер. Кто бы помешал, если бы только вы решили принять этот, столь чтимый в Европе титул».

Потом Ева очень сожалела, что рядом не оказалось никого, кто бы смог записать этот их диалог или хотя бы устно засвидетельствовать его перед потомками. Она вообще все чаще жалела, что фюрер до сих пор не позаботился о придворном летописце. Подталкивая его к этому решению, она не раз цитировала его собственные слова: «Я никогда не ошибаюсь. Любое мое слово принадлежит истории». Но каким же образом оно станет принадлежать истории, если никто не предаст его перу вечности, спрашивала она.

Правда, какое-то время вел записи некий офицер Генри Пикер[63]. В те дни, когда фюрер допускал его в «Вольфшанце» или «Вервольф» к своим застольям. Но с некоторых пор куда-то исчез и этот летописец. Непростительное легкомыслие фюрера перед лицом истории.

Услышав доносившиеся из коридора шаги, Ева вся напряглась и уставилась на дверь. Она никогда не встречала Адольфа – он не любил этого – и сегодня тоже решила не отступать от правила. Но шаги явно принадлежали не ему. Приближался некто громадный, грохоча сапогами так, словно маршировал по плацу.

– Вы здесь, фрейлейн Браун? – Она сразу же узнала вошедшего – это был Скорцени. Хотя видела вблизи только один раз, при этом обер-диверсант не проронил ни слова.