– Сие вас удивляет, господин Скорцени?

– Меня уже давно ничто не удивляет, – резко парировал оберштурмбаннфюрер. – Я благополучно избавился от этого порока. Сегодня я прибыл вместе с фюрером.

– Очень рада за фюрера, за себя и… за вас.

Какая-то доля великосветской иронии в словах ее, конечно, сквозила, но придираться Скорцени не стал. У него был другой способ отомстить ей.

– Понимаю, что неожиданно и ненадолго…

– На сколько же?

Скорцени сделал вид, что не расслышал вопроса. Он приблизился к столу и, приподняв раскрытую книжку, с любопытством взглянул на обложку.

– Вы все еще зачитываетесь сочинениями господина Булера?

– Им зачитывается фюрер.

– Зачитывался, фрейлейн Браун. Насколько мне известно, теперь эту книженцию без особого шума по всей Германии изымают из продажи.

– Вы это серьезно?! – Для Скорцени не осталось незамеченным, что Ева спросила это почти с ужасом.

– Естественно.

– Такого не может быть! – растерянно повела она плечами. – Это одна из немногих книг…

– …Которые фюрер действительно прочел? Знаю. На вашем месте я бы не стал так рисковать, фрейлейн.

– Что вы, я хотела сказать совершенно иное – одна из его любимых книг.

– …Читая которую, очень скоро приходишь к мысли, что в России фюрера ждет такой же роковой исход, какой пришлось познать Наполеону. Исторические параллели налицо. Вы даже не представляете себе, фрейлейн Браун, насколько такая перспектива «поднимает дух» наших воинов.

Ева так и не смогла понять, почему Скорцени настроен столь агрессивно. Зато почувствовала, что обер-диверсант явно провоцирует ее, запугивает, что ли… Во всяком случае, пытается сбить с толку. Он что, таким образом решил подготовить ее ко встрече с фюрером? Какое счастье, что этот громила не стал одним из адъютантов Адольфа.

– Вы зря теряете время, фрейлейн Браун, – прервал Скорцени цепь ее размышлений. – Фюрер ждет вас в гостиной, у камина.

Ева медленно подняла глаза и какое-то время выжидающе смотрела на оберштурмбаннфюрера.

– После разговора с вами, господин Скорцени, я уже почему-то не уверена, что он ждет меня.

– Действительно не уверены?

– Действительно.

– В таком случае вы вполне готовы к встрече с ним, дьявол меня расстреляй.

Хутор свой барон называл так же, как когда-то его предки называли замок, – Шварцтирбах. Местность, на которой были разбросаны полтора десятка его жилых и хозяйственных строений, представляла собой настоящую природную крепость: крутой скалистый берег реки на одном из изгибов своих соединялся с каньоном, а единственная ведущая к хутору дорога едва протискивалась между обрывом и каменистой грядой.

На этом клочке лесной земли площадью в пять-шесть гектаров не хватало разве что мощной крепостной стены. Зато отсюда прекрасно видны были руины замка. Нависающие над противоположным берегом реки, они словно бы пытались прикрыть хутор еще и от опасности, исходящей из поднебесья. И Скорцени оказался прав – эта лесная глухомань в самом деле могла пригодиться им, когда Германию наводнят войска союзников.

Два часа назад, когда оберштурмфюрер фон Тирбах и его друзья прибыли на хутор, старый барон никоим образом не высказал своего отношения к невесть откуда взявшемуся наследнику. Хотя сразу же дал понять, что его достаточно хорошо информировали о гостях и что он знает о том, как Виктор фон Тирбах появился в Германии, кто его отец… Он внимательно изучил письмо, которое, по просьбе Скорцени, передал ему бургомистр Ораниенбурга – рекомендовавший молодого Тирбаха как одного из достойнейших граждан города.

«Я так понял, что это все, что вы можете представить мне?» – иронично спросил владелец хутора, прочтя послание бургомистра.

«Есть еще письмо моего отца».

«Лично мне?»

«Любому из встреченных мною Тирбахов».

«С него-то и следовало начинать наше знакомство».

«Оно истрепано. Мне пришлось пронести его в подкладке через всю Россию, тылами большевиков».

«От этого слова в нем не стали ни благоразумнее, ни мудрее».

«Вы правы, барон, слова остались теми же, – протянул Виктор миниатюрный, с остатками сургучной печати, конвертик. – И даже родовой герб ничуть не изменился. Вот только воспринимаются они после моего кровавого пути в Германию несколько по-иному».

«По-иному они станут восприниматься лишь после войны. Когда вы сбросите мундир и начнете зарабатывать себе на хлеб, – поучительно молвил барон. – Понимаю, господа, по отношению к любому из фон Тирбахов “зарабатываю на хлеб” звучит оскорбительно. Но ведь и все прочее, что связано с современной Германией, тоже особой гордости не вызывает».

Кажется, письмо «маньчжурского Тирбаха» тоже никакого особого впечатления на старого барона не произвело. Дочитав его, барон положил конверт вместе с остальными бумагами в секретер, закрыл на ключ и молча вышел из дома. Офицеры вышли вслед за ним. Барон обитал в большом двухэтажном, однако лишенном какого-либо архитектурного вкуса, каменном особняке, выстроенном на возвышенности. Все остальные постройки ютились вокруг него, будто хижины вокруг храма.

– Вот они, руины замка, – указал неразгибающимся дрожащим пальцем на вершину горы. – Тирбахи начинались там. Погибали, в большинстве своем, тоже на стенах Шварцтирбаха. Сейчас мы направимся туда. С горы, с развалин виднее.

К тому времени, когда они вернулись на хутор, стол, за которым должны были продолжить знакомство, уже был накрыт. Осмотрев его – коньяк, жареная дичь, яичница… – Курбатов понял, что этого хутора война пока еще не достигла. И, кто знает, возможно, так и не успеет по-настоящему разгуляться здесь.

Но прежде чем усадить их за стол, Георг фон Тирбах открыл стеклянную дверь и предложил гостям выйти на широкий, сотворенный из дубовых балок балкон. Несколько минут они молча всматривались в руины замка, словно фанатики из лесной антихристианской секты – в руины своего тайного храма. Их молчание было бессловесной молитвой своему божеству, своим идолам, собственной непоколебимости.

– Это как ритуал, – кротко объяснил Георг фон Тирбах то, что и так было понятно офицерам. – В последнее время я совершаю его трижды в день.

– Он станет и моим ритуалом. Лишь бы представилась возможность вернуться сюда когда-нибудь.

– Вернетесь. Коль уж вы умудрились пройти всю Россию, от Китая до польской границы, – значит, вернетесь. Это уже судьба.

Усевшись за стол, они подняли бокалы за священные руины и за дух предков, вечно витающих на руинах и пепелищах. Затем выпили за Великую Германию и бессмертие германского величия.

– Я остался совершенно безразличным ко всему тому, что написано в представленных вами письмах, господин оберштурмфюрер, – сразу же после второго тоста, в самую неожиданную, торжественную минуту произнес владелец развалин. – Мало того, я почти убежден, что вы не имеете права на наследование этого хутора и замка. Как не имеет его и ваш отец. И я очень просто доказал бы это на суде. Но в этом мире не осталось иного фон Тирбаха, который бы принял из моих слабеющих рук родовой герб и рыцарский меч. Наверняка хоть какая-то доля крови Тирбахов в вас все же бурлит. Вы – офицер, представили самые отличные рекомендации, в том числе и от Скорцени. Поэтому завтра же я отправлюсь в город и надлежащим образом оформлю все необходимые документы. А пока что… – он пошел в соседнюю комнату и вскоре вернулся оттуда со старинным, до блеска начищенным рыцарским мечом.