— Это что у ва… — попытался поинтересоваться один из полицейских, держащих его за руки. Служитель порядка лишь слегка коснулся толстовки, что была одета на мужчине, и сквозь нее прощупывалось что-то твердое и квадратное. Не сразу, но пришло осознание, что это бомба.

— Всем стоять! — громко сказал мужчина. Лицо его тут же сделалось твердым и лишенным эмоций. Полицейские сразу выпустили его из своей хватки. Он поднял толстовку, показав всем устройство, закрепленное на нем. — Это бомба! Если я умру, сработает детонатор! Я требую открыть клетку и пустить меня к нему!

Повисла звенящая тишина.

— Почему вы хотите попасть к нему? — осторожно спросила судья.

— Я хочу поступить по справедливости! Он мучал мою дочь! Перед смертью она, невинная моя девочка, невыносимо страдала! Но что же ждет эту тварь? Тихая безболезненная смерть — вот что в лучшем случае! Ну нет! Я этого не позволю!

— Мы все понимаем ваши чувства, — так же аккуратно продолжала судья, наблюдая, как постепенно к нему приближается один из полицейских сзади. Видимо, он надеялся его схватить и обездвижить, тем самым не дать активировать бомбу. — Может, вы отпустите всех этих людей? — она кивнула в сторону толпы, уже сбившей в кучу подальше от него.

— Да, обычные люди могу уходить. Здесь останутся только вы, служители порядка и адвокат этой твари.

Толпа рванула к единственному выходу, крича, толкаясь и давя друг друга.

— Я только выполняю свою работу! — внезапно крикнул, упиваясь слезами, адвокат Дэна. — Я не хотел!

Судья кинула в его сторону испепеляющий взгляд, словно говоря, что стоит заткнуться. Как ни странно, этот невербальный знак был понят, и он замолчал, опустив голову и всхлипнув.

Для Дэна, так же спокойно сидящего в своей клетке, все происходящее было не более чем представлением. Он знал, что для него все кончено. Отец продал все, что у него было, и набрал кучу кредитов и долгов, чтобы выбить наиболее мягкий приговор для сына. В первый раз это получилось, но денег на повторный суд по обжалованию приговора у него не было, потому исход был ясен — смертная казнь. Дэн, как и все люди, боялся смерти, но успел смириться с мыслью о ней. Когда каждый день ждешь смерти, рано или поздно устаешь ее бояться. На смену страху приходит усталость, которая диктует только одно желание — побыстрее с этим покончить. Умереть во сне или от взрыва, разницы для него никакой. Потому все угрозы этого мужчины пролетели мимо цели, Дэну они были до лампочки. Он с поражающим окружающих безразличием наблюдал за действиями мужчины с бомбой, за его угрозами, истерикой, криками, за судьей, что безуспешно пыталась успокоить его, и за полицейскими, дрожащими от страха, однако не отступавшими перед лицом смертельной опасности.

— Я понимаю ваши чувства, — медленно и монотонно говорила судья. — Больно потерять любимого человека. Но все тут, — она глазами указала на полицейских. — Чьи-то любимые. Все сегодня хотят вернуться домой, к своим семьям и любимым. Давайте будем разумны и предоставим вершить справедливость суду.

— Я видел уже вашу справедливость! Нет справедливого суда. Я не хочу никого убивать, кроме этой твари, потому пустите меня в клетку к нему и уходите.

Полицейские не могли удовлетворить это требование. В первую очередь, пойти на поводу у преступника означало лишиться звания, а то и места работы. Во вторую, никто не может быть уверен до конца в мотивах этого мужчины, может, все это спектакль, и он поможет выбраться маньяку. Или, что наиболее вероятно, сам маньяк воспользуется ситуацией и улизнет. Нет, они не могут открыть дверь клетки, потому остается только одно — максимально тянуть время и ждать группу обезвреживания и саперов, что смогут обезвредить бомбу. Был и второй вариант — обездвижить этого мужчину самостоятельно. Но это очень рискованная затея. Одна малейшая ошибка и произойдет взрыв. Однако один смельчак все-таки нашелся, сейчас он аккуратно подбирается сзади к мужчине, с намереньем четкими, отточенными на тренировках в полицейской академии движениями обезвредить преступника, не дав ему активировать детонатор. Это нужно провернуть с максимальной осторожностью и точностью. Сначала нужно подойти почти вплотную так, чтобы мужчина ничего не заподозрил, а потом молниеносно схватить его за руки и скрутить. Но если полицейского обнаружат раньше, чем он успеет его схватить, велика вероятность, что, испугавшись, мужчина нажмет на кнопку, и все взлетит на воздух. Судья, адвокат и остальные полицейские сразу поняли, чего добивается крадущийся смельчак, и постарались помочь ему, забалтывая и отвлекая мужчину. Кроме них об этом догадался и Дэн. Ему со своего места было хорошо видно, как медленными шагами сзади подходит полицейский, но помогать остановить мужчину с бомбой он не собирался. Умереть вместе со всеми этими моралистами и лицемерами приятнее, чем одному в холодной палате, решил он. Губы его растянулись в широкой улыбке, и он, смотря прямо в глаза мужчине с бомбой, указал пальцем на полицейского позади него. Мужчина резко обернулся, а полицейский, поняв, что их затея провалилась, рванул к мужчине. Он был близко, всего в паре шагов, но это расстояние оказалось непреодолимым. Взрыв унес жизнь маньяка «с парка на третьей», а вместе с ней и жизни достойного судьи, менее достойного адвоката и некоторых полицейских, до последнего выполняющих свой долг.

Совесть

Для Бастера совесть всегда была простым словом. Он понимал лишь формальное значение, но истинный смысл выражения «мучает совесть» ему был недоступен. Отчасти потому, что никогда ранее в своей жизни он не делал ничего такого, из-за чего мог почувствовать угрызения совести. Всегда он поступал, по его мнению, правильно по отношению к другим, и никогда никому не вредил. Он мог жалеть о каких-то своих поступках, решениях или сказанных словах, но никогда ранее его душу не рвала в клочья совесть, что не дает покоя ни днем, ни ночью. Она заставляла его страдать и без конца думать о содеянном. Белобрысый словно открыл ему глаза тогда в палате, заставил увидеть то, на что раньше он не обращал никакого внимания — на Хиро Араки, невиновную жертву кровожадности Дэна и их коллективной тупости.

«А если он не выживет?» — шептал голос внутри него. «А если инвалидом останется?». Каждый этот вопрос лежал тяжелым грузом на сердце. И ведь даже принести извинения у него ни разу не получилось — к нему в палату никого кроме медперсонала не пускали. Одно лишь дарило легкое облегчение — план белобрысого сработал, и Хиро стал едва ли не всеобщим героем. Был развернут сбор