А потом на наших изумленных глазах, древний талмуд встряхнулся, похлопал обложкой, чихнул пылью и… взлетел!

— А? — дружно выдохнули мы и подняли глаза к высоченному потолку книжной башни. Купол тонул во мраке.

— Материализация? — изумилась Тензия. — Но это… невозможно! Размеры, материал… Немыслимо!

— Lux! — выкрикнула Тензия, сдувая с руки кусочек ткани.

А я и не знала, что это ее материал… Лоскут взмыл к верхним полкам стеллажей и загорелся ровным белым светом. И словно испуганная птица, с балки вспорхнул наш потерянный фолиант! Вот только он уже мало походил на книгу. Из обложки выступило изображение птицы, приподнялась нарисованная, а теперь вполне материальная голова с красными глазами. Раскрылись страницы, ставшие крыльями и усыпанные перьями-строчками. Выдвинулись когти. И это непонятное и пугающее существо устремилось к нам!

— Спасите! — завопил кто-то, студенты попадали на пол, заползая под столы. Книга-птица угрожающих размеров вихрем пронеслась над нашими головами.

— Principio! — крикнул Аодхэн заклинание для возвращения предмета в первоначальный вид. И я впервые увидела на лице профессора живую эмоцию — удивление и гнев, когда чары не сработали. Издав угрожающий клекот, талмуд взлетел к куполу башни.

— Там воздуховодное отверстие! Она улетит! — истерически завопил смотритель. — Ловите мою книгу!

— Mortem, — выдохнул Аодхэн, и я похолодела. Слово на чароите было мне незнакомо, но от него веяло угрозой. И смертью…

Заклекотала книга-птица. И рухнула с высоты. Я зажмурилась, когда деревянная обложка глухо ударилась о пол.

В наступившей тишине Аодхэн склонился над талмудом, осмотрел. И велел:

— Я прошу всех покинуть помещение. Библиотека временно закрыта!

Студенты, перешептываясь и оглядываясь, двинулись к выходу. Я тоже. И чуть не застонала, услышав:

— Тина Аддерли, задержитесь.

Поймала на себе несколько косых взглядом и чуть не взвыла. Ну всё, теперь к сплетням обо мне добавится и эта! Даже если Аодхэн решил просто узнать у меня, который час, то молва припишет мне всевозможные жуткие преступления! А я только-только наладила общение с однокурсниками!

Вздыхая, вернулась к лежащей на полу книге. Обложка распахнута, страницы примяты… и почему мне жаль ее, словно подстреленную птицу? Ведь это лишь старый фолиант! Тензия уже сидела рядом и что-то шептала, водя руками над обложкой.

— А я говорил, что это всё она! — закричал противный смотритель.

— Прекратите, господин Олди! — не сдержалась солнечная преподавательница. Хотя сейчас улыбки на ее лице не было, скорее тревога и непонимание. — Студентка не могла сделать такое! Это не могу даже я! Даже госпожа Вельвет! Вы ведь умный человек, вы понимаете возможности чар! А у Тины довольно скромный потенциал и совсем незначительные успехи в материализации!

Я закивала, всем своим видом подтверждая — да-да, я полный профан!

— Но она трогала указатель! Она единственная сегодня его трогала!

— Разве это не ваша обязанность, господин Олди? — оборвал Аодхэн.

Смотритель смутился и зыркнул на меня недовольно. Ну да, ему было лень искать, вот и отправил к фолианту меня.

— Тина, вы произносили заклинания над этой книгой?

Я покачала головой. Второй раз за день мне задают этот вопрос.

— Нет, госпожа Лебвест. Я нашла нужную мне запись и ушла. Я ничего не делала!

— Она не могла, это очевидно, — устало произнесла Тензия, и я испытала желание расцеловать учительницу. — К тому же я не вижу остаточного следа заклинания. А при такой мощи он должен быть… Думаю, мы столкнулись с так называемой стихийной материализацией. Множественные чары, наложенные на книгу и это место, а также бесконечное повторение магических слов из уст студентов могли дать такой удивительный эффект.

Смотритель глядел скептически. Похоже, объяснение его не удовлетворило, но другого не было.

Я перевела взгляд на профессора разрушения и вздрогнула. Аодхэн смотрел в упор. И его темный взгляд мне совсем не нравился. И тут в голове возник главный вопрос: если книга ожила из-за стихийных чар, то почему не сработало заклинание разрушения. Мужчина просто «убил» книгу. Но не отменил то, из-за чего она смогла взлететь.

И похоже, этот же вопрос сейчас вертелся и в голове Аодхэна.

— Вы свободны, Аддерли, — глухо произнес он, отворачиваясь.

Уговаривать не пришлось — я вылетела из библиотеки.

И тут же попала в крепкие руки Эша.

— Что случилось? — рявкнул он. — Ты… цела?

Я как-то заторможенно кивнула, удивляясь и его тревожному взгляду, и ладоням, продолжающим меня ощупывать. Он что же… беспокоился? Обо мне?!

Вандерфилд окинул меня еще одним цепким взглядом, выдохнул и разжал руки. Кажется, с неохотой.

— Мне сказали, что в библиотеке ожили чудовища, и они съели тебя и профессора Лебвест, — он усмехнулся, потер виски.

— Всего лишь стихийная материализация, — пробормотала я, почему-то ужасно смутившись. Я все еще ощущала на себе горячее, требовательное прикосновение. И в то же время — заботливое. И это поразило меня сильнее, чем ожившая книга. — Ничего страшного не случилось. У кого-то слишком богатое воображение! Ты что… волновался обо мне?

Вопрос вылетел от потрясения, и удержать его я не успела. И тут же покраснела, коря себя за глупость.

— Не отвечай! — буркнула я, боясь верить. — Понятно, что нет.

— Я этого не сказал, — медленно произнес Эш.

Я вскинула голову и замерла, глядя в его глаза. Сердце встрепыхнулось птицей и быстро-быстро забилось, словно надеясь взлететь. Мир исчез. Коридор академии, голоса, студенты… Всё исчезло. Я смотрела в зеленые глаза с расширенными зрачками и теряла себя.

Или, наоборот, находила?

Время тоже исчезло, и мне показалось, что мы стоим так целую вечность. Бесконечно прекрасную вечность, в которой плыли образы. От него ко мне. От меня — к нему. Картины наших поцелуев. И прикосновений. Его страсти, моей нежности… Нашего общего безумия. Множество, множество образов, из которых можно сложить новый мир. Один на двоих.

Холодная река и бледное лицо…

Дверь с номером семь…

Первый поцелуй…

Мои пальцы у его губ…

Обледеневшие ступени Колеса Бесстрашия…

«Я держу тебя, слышишь?»

И страх, когда он упал под лапы виверны…

И мягкое рычание черного мобиля…

И капли воды на моей коже, на его коже… Прикосновение…

«Это лишь танец, пустышка. Закрой глаза…»

И руки, прижимающие так крепко, что мир может катиться в бездну.