посмотрела прямо, торжествуя, что имя ее очищено в глазах страдавшей дочери. Но разве не лгала она все эти годы о том, что отец погиб?

"Нет, никогда, – вспомнила Арис в новом озарении. – Лишь твердила, что его забрала война. Подразумевала пленение и страшилась дарить мне надежду."

Флавий поднялся с колен, подступил и посмотрел в милое лицо вчерашнего эксперта куда смелее, чем на жену. Самовольничать, однако, поберегся, и остался пред робкой вязуньей в безмолвном прошении. Арис поняла это через долгий миг и, почти уверенная, что дело происходит с кем-то другим, протянула сыну императора дрожащую кисть. Отцу, как полагается, выпало первым целовать тонкую руку перепуганной юной леди.

Трепет перед нею аристократа недосягаемой высоты начал, наконец, убеждать, что это не злая шутка и не выдумка: матушка ныне в том же здравом рассудке, в коем всегда пребывала. Каково ей, жене царевича, пришлось нести подозрения о внебрачной связи?

– Я горд быть вашим отцом, Арис, – речь Флавия успокоилась в сравнении с первой минутой и вся исполнилась нежности. – Чаю когда-нибудь услышать это слово из ваших уст.

Он едва не мурлыкал, обнаружив на девичьем лице фамильный прямой монарший нос. Девица честно попробовала ответить, но язык действительно еще не посмел повернуться для слова "отец".

– Благодарю вас, – только и нашлась она, выказывая не более красноречия, чем Леонора.

"Арис Флавиевна Терини."

Даже в мыслях примерять это имя казалось опасной дерзостью.

“Леди Арис, внучка императора!"

Разве не слишком? Что теперь от нее ждут? Арис поспешно прервала кусание губ – наверное, это не дозволительно.

Она мечтала иметь отца, но – рядом и попроще, как у Селены – чтобы сказки говорил и вырезал деревянных лошадок. В крайнем случае, как у задорных Карнелисов, которые, очевидно, выросли в родительском обожании – а ей выпало превзойти происхождением даже Лею! Даже Алессана!

Такая честь, что впору прятаться.

Как обходиться с новой своей роднею? Примут они ее или отвернутся? Одобрят или потребуют бросить свои прожекты и заняться светским ничегонеделанием?

Царевича-отца, пожалуй, она и видеть-то почти не будет, обнять никогда не посмеет.

Однако, батюшка ее существует – и более нее обрадован их свиданием, уверенно простирает свое крыло, совлекает тягостное безымянное сиротство.

Вовек ей не стать настоящей леди высокого круга – они умеют хранить лицо, а она вновь кусает губу и глотает счастливые слезы вместо приветного доброго слова.

Царевич тоже не сводит с нее глаз, хотя желает рассмотреть другую леди в этой комнате.

Леонора и Флавий сумели начать говорить, лишь когда большие часы в углу трескуче сдвинули стрелку: в этом звуке обоим почудилось холодное шипение Диего, ведущего неукоснительный отсчет.

Даже подгоняемые сроком, разговор супруги слагали трудно.

Через несколько минут деликатных кружений женщина почти твердо осведомилась, не для срочного ли развода изволил его высочество их разыскивать.

– Нет! – воскликнул он горячим полушепотом. – Нет. Разве только вы…

Леонора сбивчиво заверила, что и она о разрыве не мечтает. Никто так и не осмелился сказать об угасшей влюбленности.

– Если по некотором размышлении вы захотите свободы, – добавила леди, – не оскорбите меня молчанием, ибо ни к чему нам быть обузой.

Царевич набрал воздуха для пылких возражений в самых возвышенных тонах, но Леонора смотрела с таким неприступным вызовом, что он выдохнул и кивнул серьезно:

– Обещаю вам, и жду ответной искренности.

В ней он был немедленно заверен. С большой неловкостью Флавий еще раз просил прощения, что теперь еще не сумеет забрать их во дворец, но непременно попробует устроить переезд в дом побольше. Запинаясь, принялся, наконец, уточнять и об их средствах.

Леонора благодарила, но даже помощь того, кто имел содержание жены и дочери своим долгом, принималась ею через силу и отторжение. Флавий едва уговорил ее взять немного денег, вынужденный даже прибегнуть к манипуляции:

– Сударыня, так вы почитаете меня частью вашей семьи, или это лишь патриотическая жалость?

Вспыхнув и устыдясь, Леонора смирилась – надо отдать должное деликатности его высочества, он пока не пытается апеллировать к праву главенства.

– Верю, что ваши труды наладили быт на Зеленой улице вполне достойно, – примиряюще добавил он. – Но вы принадлежите другому миру. Если нет нужды в еде – купите книг, или начните хлопоты о туалетах для будущих выходов.

О, какими подарками он засыпал бы их, будь хоть чуточку готов для этой встречи! Вчера, найдя себя отцом взрослой дочери, он стал мыслить несколько топорно и вообразил осчастливить ее изумрудным колье. Теперь же от него не скрылся отрадный взмах ее ресниц при поминании книг.

Набрать томов самому, или сразу отхватить им в качестве дома лавку букиниста?

Вопрос переезда, меж тем, остался несколько повисшим.

Арис не имела ни малейшего желания с нынешнего утра менять свою жизнь (в конце концов, даже не понедельник). Хватит ей и от свалившейся чести приходить в себя седмицу, а самый для этого лучший способ – глядеть ночами в щербины старого потолка, которые с ложа на печке легко приласкаешь рукою. Чужие хоромины ей ни к чему, хотя матушка, конечно, заслуживает и дворянский дом, и помощниц.

– Мы дождемся решения ваших дел в родных стенах, – твердо подытожила Леонора, глядя на растерянную дочь.

Арис всегда трудно принимала новое.

Под новый треск минутной стрелки ("Чарует он их, что ли? Вчера так не раздражало…") Флавий поспешил оговорить лишь срочное – на случай нужды условился передавать вести с племянником, тем более, что вторники и пятницы деловитого мага начинаются в "Щепке", прямо напротив места работы Арис.

Что касается самой работы, тут он пока смолчал: вроде бы наемный труд леди такого статуса казался унизительным абсурдом, с другой стороны – именно шустрые оружейники разглядели в ней смышленого артефактора, открыли Арис ее собственные силы, да и в Приказе она очутилась благодаря их прожекту (надо будет, кстати, почитать заявку). Его высочество дозволил купцам наслаждаться блестящим умом своей наследницы – до первой ее жалобы, разумеется.

Ее вязание… что ж, пока посмотрим. Надо думать, скоро заказы, выпрыгнувшие из-под ее спиц, существенно поднимутся в цене.

Это будет чудесный повод смеяться вместе, когда Флавий устроится жить по-людски – на свободе, дома, с женой и даже дочерью!

Бывший пленник считал свой брак священным и где-то даже спасительным. Возвращаясь, он готов был сохранить союз, даже если Леонора его совсем разочарует, но пожелает и дальше носить монаршее имя. В этом раскладе едва ли можно требовать от не юной уже леди подарить ему радость отцовства – пределом его мечтаний стало бы найти с нею общий язык.

Однако, взволнованная Леонора скромна