В пути девица смиренно висела на руке столь же озадаченного Себастьяна, пока Алессан летел впереди, ведя Леонору и легкую беседу о полифонии Барха.

Диего велел пригласить их тотчас как ему доложили. Он был достаточно уверен в наследнике – тот не привел бы к нему балаган без весомой причины – но Арис в этой готовности нашла лишь подтверждение своих догадок.

Ее версия об отце не подразумевала действий, лишь согрела долгожданной определенностью – поэтому внезапная скупая учтивость Диего вновь оторвала прилаженный к миру лоскут.

Магистр поднялся, адресовал вошедшим леди непривычно низкий поклон и преспокойно взялся их рассматривать, точно проставляя баллы их красоте, здоровью и обхождению. Леонора вернула ему равнодушный взгляд, присела едва заметно и начала искать что-то глазами.

"Значит, не он? – бессильно взвыла внутренняя Арис. – А испуганные взгляды, а именование сестренкой?.."

Глава Приказа не долго экзаменовал качества новоявленных аристократок.

– Чем обязан? – обратился он ко всей делегации, пытаясь теперь угадать виновника спешного рандеву.

Удивил молодой Карнелис. Безо всякой неловкости, какую ощущали втянутые в тайну, он выступил вперед и с жаром заговорил о делах совсем иного рода.

– Я осмелился настаивать на срочной встрече, – без долгого зачина он стянул со скрипки вязаный желтый чехол (подарок матушке от тринадцатилетней Арис, открывшей для себя крючок и полустолбики). – Уверен, что это ранний артефакт нашего автора.

Диего подхватил инструмент одним движением – он как никто понимал значение находки.

– Где и кем чарована? – спросил маг, проводя пальцем по корпусу.

Знакомым в магокоде показалось лишь то, что он различался мутными отголосками.

– Могу только предполагать, – ответила скрипачка. – Но расскажу все, что знаю.

Магистр испытующе слушал струны – металл был определенно чист, в отличие от дерева.

– Я удалил некоторые блоки в грифе для безопасности, – вежливо пояснил Себастьян, – оставшихся частей хватает сравнения?

Блоки нельзя было толком разобрать ни на грифе, ни где-либо еще.

Проклятый гений. Оба.

– Идемте, – кивнул магистр древеснику и, подумав, обернулся к сыну, – и ты, если готов.

Алессан был еще как готов, только найдет рассыльного отменить класс риторики (наличие уроков заставляло чувствовать себя таким ребенком, что вслух это обстоятельство не отмечалось).

Пропустив Себастьяна в приемную, Диего на миг задержался в дверях.

– Раз уж вы здесь, я сообщу его высочеству, – чуть слышно сказал он Леоноре. – Остальное расскажете позже.

Диего зашел за Флавием лично, прикрываясь участием того в делах следствия. Помня о пригляде, он говорил почти с равнодушием.

– Есть новости о нашем артефакторе. Прошу ваше высочество присутствовать на опросе свидетельницы с дочерью, – увидев, что глаза Флавия расширились догадкой, подтвердил: – Дочь была у нас вчера, мать зовут Леонорой.

Его высочество поднялся так стремительно, что это могло вызвать подозрения. Диего посмотрел на него с недовольством.

– Благодарю за ваше рвение помогать следствию, – намекнул он с досадой и очень тихо придержал царевича у дверей. – В моем кабинете нет прослушки, но держи себя в руках. У вас десять минут.

Леонора ждала, теребя собственные кисти. Сесть им так и не предложили, дверь оставили открытой под надзор секретаря. Вязунья значимости минуты не уловила, так что немного поскучала, потом подозвала матушку к окну, указала на дерево и завела рассказ о дозволенной части вчерашней работы. Леонора едва слушала дочь, но кивала почти к месту и вроде бы даже хвалила.

Как только с ясно зримого соседнего крыльца вылетел оружничий, сердце ее загремело где-то в ушах.

Оно едва не выпрыгнуло совсем, когда Диего ввел царственного брата, сослался на срочное дело, задернул окно чарованной дымкой и невозмутимо вышел.

Арис несколько секунд взирала на плотно затворенную им дверь, поэтому не успела заметить, в какой момент его высочество пал на колени перед матушкой и принялся лобызать ее руки. Женщина не совершала никакой попытки вырваться, и то, что читалась ее лице, никак нельзя было отнести к удивлению.

– Знал, что вам непросто, – бормотал царевич, – но лишь вчера осознал всю тяжесть… Я должен бы просить прощения за наш поспешный брак, только, видит Бог, ни о чем не жалею…

Открытие было оглушающим, но сознание Арис верить новой истине отказалось напрочь. Она потерянно взирала, как в молчании плачет матушка и не сразу поняла, отчего на собственных губах посолонело и закружилась голова.

Царевич высказался и замер.

Рука Леоноры была почти прозрачной от недавней болезни, и стало вдруг очень глупо, что его усы и дурацкая тассирская бородка с наскоку совсем ее изжалили. Прежде он брился по-военному чисто и не ранил нежную кожу ее ладоней, скул и ключиц… Зато волосы, на которые она теперь взирала сверху, отросли и собрались в короткий хвост, а не лохматились во все стороны. Пусть она тоже вспомнит сейчас, как впервые решилась взъерошить их без помощи тяжелого, влажного морского ветра!

Флавий понял, что боится поднять глаза на женщину, разнящуюся с той, что рисовало его воображение. В мечтах она была родной и насквозь понятной, а эта, настоящая, взрастившая дочь без мужа и средств, все еще прекрасная в своей хрупкости и силе духа – что на ее уме?

Леонора искала слова, не находила их и тоже устыдилась этой паузы.

– Ваше высочество, – бессмысленно изрекла она.

Мужчина, держащий ее холодные от волнения пальцы в жарких ладонях был, безусловно, ее супругом, но – в образе малознакомого статного мага царской крови. Два десятка лет он почти не говорил на родном языке, обзавелся внутренним стержнем и зримым загаром, она же – бесславными морщинами на обветренных руках, по выздоровлении припомнивших не столько смычок, сколько валик для стирки и картофельный нож. Леонору потянуло коснуться волос мужа, растревожить их строгую гладкость и, если не глазами, то кончиками пальцев узнать вдохновенного гвардейца, что объяснился с ней на третьей встрече… Смелости так и не достало – едва ли у нее теперь есть право на этот слишком близкий жест.

Как угадать, кем стал его высочество? Если уж совсем откровенно, то и того, юного Флавия она почти не знала.

Присутствие Арис очень выручило застывшую чету, ибо позволило с живостью переключиться на третью сторону.

Леонора шевельнусь, страшась обидеть отнятием рук, но Флавий с понятливой неохотой отпустил ее шагнуть к дочери. Женщина обняла ее со всем порывом, который думала отдать мужу прежде, чем тот проявился в реальности.

– Арис! Неужели я могу сказать это? – прошептала она, смешивая слезы на их щеках. – Его высочество – мой муж и твой отец.

Двое облегченно перебросили необходимость говорить на бедную девицу, но та, как можно догадаться, стояла пунцовая и немая.

Матушка отступила и