– Так здесь есть и Американский госпиталь, и Американская библиотека?

– Не забудьте еще об Американской компании по изготовлению приборов отопления и Американской церкви! Месье де Нерсиа, один из наших читателей, обычно шутит, что американцы колонизировали Париж, не сказав никому ни слова.

– Что за читатели?! – засмеялся он.

– Я библиотекарь. Ну, была им.

– Мне бы хотелось увидеть вашу библиотеку. Может, возьмете меня туда? – (Я нахмурилась.) – Да, вы правы. – Он потер свое бедро. – С такой ногой я и стоять-то прямо не могу. Но мне бы хотелось проводить с вами больше времени.

На следующий день мы с ним устроились на крыльце снаружи. Он обменял свою норму сигарет на окорок и багет. И сказал мне, что поля в Монтане похожи на лоскутное одеяло. Рассказывал о том, что там в огромном небе нет туч. Говорил, что я должна попробовать бифштексы его матушки. Два дня спустя он уже сделал мне предложение.

Мне хотелось уехать, даже не повидав никого из тех, кого я знала. Начать все сначала и стать другим человеком, лучше прежнего. Я буду скучать по родителям, но им будет лучше без меня. Я буду скучать по коллегам и читателям, но без меня Маргарет сможет остаться в библиотеке. Я любила библиотеку, но Маргарет значила для меня намного больше, и я хотела доказать ей это.

– Малышка?

Бак смотрел на меня с таким пониманием, что я почувствовала: ему можно рассказать все. Но почему-то понимала, что он и так уже все знает.

– Конечно, я за тебя выйду.

Он обнял меня крепче. Я ощутила тепло его груди, мягкий хлопок его рубашки. Почувствовала себя в безопасности.

В тот день, когда вернулась из Бретани, я оставила свой чемодан в библиотеке. На рассвете, когда там не было никого, кроме сторожа, я забрала его вместе с последней пачкой украденных мной «вороньих писем». За столом Битси, заваленным детскими рисунками, карандашами, где стояла ее любимая чайная чашка, которая никому больше не была нужна, потому что была надколота, я написала:

Дорогая, милая Битси! Пожалуйста, позаботься о Маргарет, будь нежна с ней. Скажи моим родителям, что со мной все в порядке, скажи, что мне очень жаль. Позаботься о рукописи профессора. Я люблю тебя как сестру, как двойняшку.

Твоя Одиль

Я побрела по библиотеке, прощаясь. Сначала в зал периодики, где все началось. Потом в справочный зал, где я многому научилась как читатель. На чердак, в «Загробную жизнь», где провела рукой по корешкам книг, давая им знать, что они не будут забыты. И покинула библиотеку в последний раз.

Фройд, Монтана, январь 1989 года

Когда мы возвращались от Мэри Луизы, Одиль спросила, что именно я чуть не сказала Киту.

– Ничего.

– Лили! – укоризненно произнесла Одиль.

– Она развлекалась с одним сезонным рабочим.

– Это совершенно не твое дело. Зачем тебе об этом говорить?

– Не знаю.

– Так подумай об этом.

– Я хотела вернуть ее себе.

– А может быть, ты на нее разозлилась? – спросила Одиль.

– Может быть.

– И в чем ее настоящее преступление?

– Не хочу об этом говорить!

– Это грубо.

Я знала, что Одиль не отстанет.

– У меня нет кавалера, а у нее уже было два. И в последние месяцы она вообще забыла обо мне.

– Это я понимаю, – кивнула Одиль.

Так приятно было услышать эти слова. Желчь рассеялась.

– Если Мэри Луиза сделала что-то такое, что причинило тебе боль, скажи ей, – продолжила Одиль. – Не держи в себе и не думай, что, если сделаешь ее несчастной, тебе самой станет лучше. У Мэри Луизы большое сердце, в нем хватит места и для тебя, и для Кита.

Когда мы уже шли по подъездной дорожке к дому Одиль, она сказала:

– У тебя тоже появится кавалер.

– Ну да, как же!

– Поверь мне. – В свете звезд я видела, что ее лицо очень серьезно. – Любовь может прийти, и уйти, и прийти снова. Но если у тебя есть настоящая подруга, береги ее как сокровище. Не дай ей уйти.

Одиль была права, мне нужно беречь Мэри Луизу. Но если я когда-нибудь признаюсь ей в том, что чуть-чуть не сделала, она, уверена, никогда больше не станет со мной разговаривать.

Одиль отперла дверь, мы вошли и сели на диван.

– Мне хочется сбежать куда-нибудь.

– Бежать не нужно, – сказала Одиль.

– Почему это?

– Я тебе скажу почему. Потому что я сама сбежала.

– Что?

– Мне, как и тебе, было стыдно. И я сбежала от родителей. От работы. И от мужа.

– Вы бросили Бака?

– Нет, моего первого мужа. Французского.

Я растерялась.

– Ты не единственная, кто позавидовал лучшей из подруг, – призналась Одиль.

– Вы?..

– Я предала ее. – Она потрогала потускневшую пряжку своего ремня. – Маргарет сказала, что не хочет меня больше видеть, никогда. Мы с ней обожали библиотеку. Но для нее это была работа по любви – она стала волонтером, она отдавала всю себя, не получая взамен ни сантима.

– Как вы могли уехать?

– Если бы я осталась, она могла бы потерять все, и прежде всего то место, которое называла своим домом. Да, я любила библиотеку, но Маргарет я любила сильнее. Мне было стыдно рассказать правду друзьям и родным, я боялась последствий, и потому я вышла за Бака и уехала из Франции, даже не попрощавшись. Я никогда не видела могилу своего брата, я лишь надеюсь, что родителям удалось вытребовать его тело. – Одиль глубоко вздохнула. – Я сбежала. И до сих пор никому об этом не рассказывала.

Я порывисто обняла ее, но она не ответила мне объятием.

– Я никогда не смогу простить себя, – прошептала Одиль.

– За то, что вы сделали с Маргарет?

– За то, что бросила ее.

– Она сама велела вам уйти.

– Иногда это значит, что нужно остаться.

Ошеломленная ее словами, я уставилась на папоротник у окна, на аккуратно стоящие пластинки, на стеллаж с ее любимыми книгами… После такого торнадо открытий я почти ожидала увидеть, что все эти вещи рухнули на пол.

– Но… но вы всегда знали, как найти правильные слова.

– Потому что я уже наговорила очень много неправильного.

– Так вы на самом деле двоемужница?

– Бак умер. Так что уже нет.

Мы обе хихикнули, хотя ничего смешного тут не было. Хотя и было в своем роде.