Я прочитывала каждую колонку новостей Американской библиотеки и так узнала, что мисс Ридер снова получила работу в Библиотеке Конгресса, мисс Уэдд освободили из лагеря для интернированных и она вернулась в нашу библиотеку, Битси стала заместителем директора, графиня опубликовала свои мемуары, Борис ушел на пенсию. Было приятно знать, что библиотека по-прежнему существует и функционирует. Год за годом я узнавала, как мой отец дает интервью по поводу роста потребления наркотиков в городе, а Маргарет налаживает свое дело. Я скучала по ним, особенно по Маргарет.

А теперь я бродила по дому как призрак, которому некого преследовать. Я ела в одиночестве. Спала одна. Меня уже тошнило от одиночества. В кладовке я смотрела на свою шкатулку, где хранила письма, которые не смогла тогда сжечь. Я совершала ошибки. Я училась, но всегда недостаточно быстро. Если бы моя жизнь была книгой, состоящей из глав одновременно и скучных, и волнующих, горестных и забавных, трагических и романтических, то пришла пора подумать о последней странице. Я была одинока. Если бы только моя история могла на этом закончиться. Если бы только я набралась храбрости захлопнуть эту книгу раз и навсегда…

Винтовка Бака стояла в углу. Пыль скопилась на прицеле. Я гадала, заряжена ли она. Насколько я знаю Бака, должна быть заряжена. Ты была пистолетом, а Поль – спусковым крючком. Нет, Маргарет не так сказала. Поль был пистолетом, но на спусковой крючок нажала ты. Ты нажала на спусковой крючок. Возьми винтовку и нажми на него. Я взяла оружие.

Кто-то позвонил в дверь. Мне было плевать. Звонок повторился. Мой палец подкрался к спусковому крючку. Кто-то вошел в дом и окликнул:

– Эй, привет!

Я узнала этот голос. Девочка, которая жила по соседству. Я поставила винтовку на место.

– Есть кто-нибудь дома?

Слегка ошарашенная, я вышла в гостиную.

– Я пишу сочинение о вас. Ну, то есть о вашей стране, – сообщила девочка. – Может, вы могли бы ответить мне на несколько вопросов?

Странно было видеть кого-то в моей гостиной.

– У вас тут целая библиотека… – добавила она.

В последний раз чужие были здесь четыре года назад, когда выносили тело Бака.

Девочка повернулась, чтобы уйти.

– Когда? – спросила я.

Девочка оглянулась:

– А можно прямо сейчас?

Похоже на то, что жизнь сама предлагала мне эпилог.

Фройд, Монтана, май 1988 года

– Колледж станет новой главой в твоей жизни, – сказала мне Одиль, когда мы выходили на улицу после мессы. – И только ты сама можешь сделать ее интересной и волнующей.

Так и должно было стать. Меня приняли в Колумбийский университет, Мэри Луиза поступила в Нью-Йоркский институт искусств. Слава богу, потому что я и вообразить себе не могла жизни без нее. Кит отправлялся в технический колледж в Бьютте, но обещал ей писать. Робби оставался дома. Тиффани собиралась куда-то на северо-запад, а может, на северо-восток. Я вдруг ощутила неожиданную тоску по одноклассникам, даже по тем, которые мне не нравились.

В зале каждый стол специально украсили корзинками с букетами цветов старшего класса, красными и белыми. У кофейного автомата мужчины рассуждали о коварном президенте Рейгане, о московском саммите. Женщины стояли в очереди за пирожными.

– Вы, должно быть, гордитесь Лили, – сказала миссис Иверс Одиль.

– Полагаю, она уедет в колледж и вернется куда умнее всех нас, – заметила старая миссис Мердок.

– Она уже умнее многих, – произнесла Одиль, подчеркнуто глядя на леди, суетившихся вокруг.

Я вспомнила выражение «envoyer balader», которое буквально значило «отправить кого-то на прогулку», но на самом деле подразумевало «послать подальше».

– Они всегда пытаются поговорить с вами, – сказала я Одиль.

– Кто?

– Те леди. Они говорят: «Чудесная погода», или: «Отличная проповедь», а вы их отшиваете.

– Они не были добры ко мне.

Обиженный тон Одиль удивил меня. И она сама тоже. Я увидела какую-то вспышку в ее глазах.

– Но они стараются это исправить, – сказала я. – Не пора ли дать им шанс?

Одиль окинула взглядом дам, наливавших себе кофе. И присоединилась к ним у кофемашины, чтобы взять себе кофе со сливками.

– Радостный сегодня день, – сказала она им.

Робко улыбаясь, миссис Иверс согласилась:

– Да, действительно.

– Отец Мелони был в ударе, – добавила миссис Мердок, протягивая свою чашку.

Одиль налила в нее сливок.

Утром выпускного дня я надела свой берет и платье от «Ганни Сакс», взяла листок со своей речью и отправилась к Одиль. На лужайке суетились малиновки. Ты почти как малиновка. Будь храброй. Ох, мама, я старалась…

Одиль была так же взволнована, как и я. Она даже сменила свой потертый красный пояс на новенький черный.

– Très belle, – сказала я.

Она смутилась.

– Прочитай мне свою речь.

Я сделала вид, что вышла на сцену:

– Люди говорят, что подростки никогда не слушают. А мы слушаем. Мы слышим, что вы говорите и чего недоговариваете. Иногда нам нужен совет, но не всегда. И не слушайте, когда вам говорят, что вы не должны кого-то беспокоить. Постарайтесь дотянуться до этого человека и стать ему другом. Люди не всегда понимают, что лучше сделать или сказать. Постарайтесь не придираться к другим, вы ведь не можете знать, что у них на сердце. И не бойтесь отличаться от других. Стойте на своем. В плохие времена помните, что нет ничего вечного. Принимайте людей такими, какие они есть, а не такими, какими вам хочется их видеть. Попробуйте встать на их место. Или, как сказала бы моя подруга Одиль, влезьте в их шкуру.

– Это многим понравится, – просияла Одиль.

Я обняла ее. Она казалась маленькой, как колибри.

Явилась Элли с фотоаппаратом, и Одиль настояла, чтобы освежить помаду перед фотографированием. А потом пора было ехать. Мальчики хотели, чтобы Одиль села в задней части нашей большой машины, вместе с ними. Элли и бабушка устроились посередине. Папа позволил мне сесть за руль. Он даже не сыпал своими обычными советами, вроде: «Не наскочи на детей на тротуаре!»

У школы Мэри Луиза, уже в новом платье и шляпке, приколола к моему берету черную кисточку. В спортивном зале наш класс сидел в первых рядах. Наш шепот шелестел, как колосья созревшей пшеницы. Я оглянулась назад, на друзей и родных, пришедших поддержать нас. Весь город уже собрался за нашими спинами. Это было прощание. И это было приветствие. Я сделала свое дело, я могла уехать. И это было то, чего мне хотелось давно, – уехать. И все же…