Шавельский согласился. Был составлен тайный план, чтобы никто при дворе не догадался об их замысле. Шавельский должен был вызвать Васильева и встретиться с ним наедине, случайно, якобы просто для того, чтобы получше познакомиться. Он пригласил Васильева к себе домой, и они встречались в течение нескольких вечеров. Шавельский был осторожен. Он не знал точно, как Васильев относится к Распутину, поэтому не затрагивал в разговорах эту тему, а подходил к ней постепенно. Шавельский с облегчением понял, что Васильев разделяет его страх. Он тоже считал, что Распутин представляет опасность для династии и страны. Он сказал Шавельскому, что нужно постараться любыми доступными средствами прекратить это влияние. Шавельский полагал, что положение Васильева делает его лучшим орудием в борьбе за устранение Распутина из дворца. На этом разговор закончился. Шавельский и Васильев не встречались полтора года. Распутин, разумеется, никуда не делся, а Шавельский так и не узнал, говорил ли Васильев об этом с их величествами27.

Васильев тоже никогда не говорил, выполнил ли он это поручение. Чуть позже он рассказал Белецкому, что цесаревич в присутствии родителей спросил, правда ли, что Распутин – святой человек. Возникла неловкая пауза. Васильев не знал, что делать. Николай посмотрел на него и попросил ответить мальчику. Александра пристально смотрела на духовника, страшась услышать его ответ. Стараясь не совершить ошибки, Васильев не стал отвечать на вопрос однозначно, а объяснил Алексею, что каждый, кто хочет угодить Господу, должен следовать заповедям. На этом царь поднялся из-за стола, и разговор закончился28.

Николай и Александра встретились с Распутиным вечером 30 июня 1914 года. Через четыре дня друзья проводили его на Николаевский вокзал Петербурга. Все присутствовавшие отметили, что Распутин находился в хорошем настроении. Он был рад поехать в Покровское и говорил, что вернется в столицу летом. Никто не запомнил, чтобы он проявлял какие-то признаки беспокойства или терзался предчувствиями1.

В Покровское Распутин прибыл на пароходе «Соколовский» примерно в восемь вечера 11 июля. На следующее утро он вместе с семьей присутствовал на службе в местной церкви, а днем вся семья собралась за обильной дневной трапезой2. Народу было немало. К Распутину приехал его друг, Николай Соловьев, скульптор Степан Эрьзя, а также старый товарищ Распутина по странствиям и недавний изгнанник с Афона Дмитрий Печеркин. За столом сидели также два плотника, Андрей и Дмитрий Тупицыны, которые устанавливали в доме новые окна. Все спокойно обедали. В два часа почтальон Михаил Распутин принес телеграмму от Иосифа Шустера из Тюмени. Шустер спрашивал, можно ли ему приехать, чтобы сфотографировать Распутина дома в кругу семьи. Распутин быстро написал ответ и выбежал из-за стола, чтобы догнать Михаила. «Стой, возьми телеграмму!» – крикнул он, размахивая листком бумаги.

Выбежав из ворот своего двора, Распутин наткнулся на странную фигуру. Перед ним была женщина в черном, с покрытой головой. Лицо она закрывала белым платком так, что видны были только глаза. Она поклонилась Распутину, он сказал, что это необязательно, и потянулся за бумажником, полагая, что несчастная просит милостыни. Неожиданно женщина сделала резкое движение. Распутин увидел блеск металла, а потом почувствовал жгучую боль чуть выше пупка. Он инстинктивно потянулся к животу и почувствовал под пальцами кровь. «Я ранен! Я ранен! Она меня заколола!» – закричал Распутин. Он бросился бежать от нападавшей по улице к церкви. Пробежав шагов двадцать, Распутин обернулся. Женщина с большим окровавленным кинжалом в правой руке преследовала его. Он побежал дальше. Заметив на земле большую палку, Распутин остановился, подобрал ее и, когда женщина приблизилась, сильно ударил ее по голове. Она упала. При падении женщина повредила кинжалом левое запястье. Печеркин из окна видел, как женщина бежит за Распутиным. Вместе с Прасковьей они выбежали на улицу. Жена Распутина кричала: «Она его заколола! Она его заколола!» Вокруг нападавшей, лежавшей в пыли, быстро собралась толпа. Некоторые требовали расправы на месте, другие же явно были довольны тем, что она совершила. Женщину схватили и потащили по улице. За ней следовала целая толпа. Ее заперли в камере в Покровском волостном управлении.

Распутину помогли добраться до дома и уложили на скамью. С женой его случилась истерика. Вызвали местного доктора. Он перевязал рану, чтобы остановить кровотечение. Следом за доктором в доме появился Вениамин Высоцкий из села Иевлево, расположенной в нескольких километрах к северу от Покровского. Два часа Распутин оставался без сознания. Всем, кто находился в доме, казалось, что он умирает3.

Соловьев вспоминал:

Послали телеграмму Александру Владимирову, главному врачу тюменской городской больницы. Он приказал фельдшерице Прасковье Кузнецовой собрать все необходимое для операции и немедленно следовать за ним. Экипаж помчался в Покровское. Хирург пообещал кучеру денег «на водку», если он будет гнать лошадей быстрее. Только в пути Владимиров объяснил Прасковье, что случилось и куда они едут. Они прибыли в Покровское 30 июня утром. «Когда мы приехали, было еще темно», – позднее вспоминала Прасковья.

Доктор Владимиров снял полотенце и обследовал рану. Ранение оказалось серьезным. Распутин мог истечь кровью, прежде чем его доставят в тюменскую больницу. Оперировать следовало немедленно. Но условия были ужасными. В доме было очень грязно – шел ремонт. Источником света были лишь несколько стеариновых свечей. Была высока вероятность заражения, но выбора не оставалось. Владимиров вспоминал: «Решено немедленно сделать чревосечение под хлороформным наркозом. Чревосечение по средней линии, разрез от раны до пупка длиной два вершка. Ущемленная петля извлечена из брюшной полости. На брыжейке найдена царапина, проникающая под серозный покров. На брюшину наложен кетгутовый шов, а на апоневроз – шелковый. Больной оставлен на попечении участкового врача»6. Владимиров и Кузнецова вернулись в Тюмень. На протяжении двух дней Распутин то приходил в себя, то впадал в беспамятство. Вызвали священника для соборований7.

Женщину, напавшую на Распутина, звали Хионией Гусевой. Одинокая женщина тридцати трех лет жила в Царицыне. Вместе с сестрой они занимались шитьем. У Хионии было круглое, толстое лицо, темные редкие волосы на прямой пробор, сильные руки. На месте носа была глубокая диагональная щель: нос по какой-то причине провалился, превратившись в треугольную яму с неровными краями. На блузке она носила круглую брошь с изображением Иисуса в терновом венце.