Мне не давала покоя мысль о том, что люди, увидев, как я улыбаюсь или смеюсь, посчитают мою радость неуместной. В конце концов, я ведь и сама считала ее неуместной. Я думала, что, увидев меня где-нибудь занимающейся обычными делами, они удивятся: «Как она может? Я на ее месте не стал бы этого делать». Мне приходили в голову даже совсем глупые мысли: что, если покупатели, увидев меня в «Маркс энд Спенсер» или «Сейнсбериз», упрекнут меня в том, что я не хожу в менее дорогие магазины, например, в «Алди», и не отправляю каждый сэкономленный пенс в «Фонд Мадлен». Впрочем, тогда это не казалось мне таким уж нелепым и по-настоящему тревожило.

Было несколько случаев, когда я выходила из дому с Шоном и Амели и с кем-то из них случалась истерика. Они были маленькими детьми и вели себя так, как ведут себя все маленькие дети, но я боялась, что люди начнут осуждать их и меня, глядя на то, как я реагирую на их поведение. Не подумают ли они, что близнецы несчастливы или у них психологическая травма? Или боятся меня? Или что у нас в семье нелады? И что они скажут своим друзьям о нас? В итоге я вообще переставала понимать, как себя правильно вести с ними. В моей прошлой жизни я, скорее всего, произнесла бы пару фраз строгим голосом или же сделала бы вид, что не замечаю своего орущего ребенка в надежде на то, что он (или она), видя тщетность своих стараний, вскоре угомонится. Но теперь, когда за мной наблюдают отовсюду, я не могла строго разговаривать с ними на людях, да и вообще повышать голос. Обычно это заканчивается тем, что я очень усердствую, пытаясь их урезонить, или очень вежливо прошу их прекратить истерику.

Шон и Амели снова стали ходить на плавание через несколько месяцев после возвращения из Португалии. Амели, как и ее старшая сестра, обожает плавать, а вот Шону это занятие сначала не нравилось. Пока я пыталась уговорить его залезть в бассейн вместе с инструктором и другими детьми, он цеплялся за меня и истошно орал. Что мне было делать? Избрать простой путь и увести его из бассейна, думая при этом: «Когда-нибудь он научится плавать, это необязательно должно произойти сегодня». Или оставить его с инструктором, несмотря на слезы и душераздирающие крики «Хочу к маме!»? Это было ужасно. Я видела, что за представлением наблюдают другие родители. Подумают ли они обо мне плохо, если я уйду, оставив здесь плачущего ребенка? «Бездушная она, эта Кейт Макканн…» В конце концов я жалобно посмотрела на инструктора и спросила: «Что мне делать?»

«Вы уходите, а с ним все будет хорошо», — уверенно произнесла она. Наверняка она была права, хотя мне совсем невесело было наблюдать через окошко за рыдающим Шони с раскрасневшимся, покрывшимся пятнами лицом. Но через несколько занятий мы все же добились успеха. Теперь он любит ходить в бассейн и неплохо плавает. И все это благодаря опытности его инструктора.

То, что на тебя обращают внимание незнакомые люди, в сущности, не так уж плохо. Иногда те, кто берет на себя труд написать нам, извиняются: «Нам просто кажется, что мы с вами знакомы». Не нужно извиняться. Тепло и сочувствие этих людей поддерживают нас, даже иногда кажется немного странным, что люди, о которых мы не знаем ничего, знают о нас так много. Приятно, когда в магазине покупатели подходят ко мне и говорят: «Здравствуйте, Кейт. Как у вас дела? Мы все с вами».

Между благожелательным интересом и вторжением в личную жизнь существует тонкая грань, которую очень трудно почувствовать. К нам домой часто приходят чужие люди, желающие поделиться информацией, обычно это разного рода медиумы и экстрасенсы. Один такой ясновидец в 2010-м явился к нам на самое Рождество, когда мы сидели за праздничным столом, и боюсь, что Джерри с ним не очень церемонился. Бывает, что совершенно незнакомые люди стучатся в нашу дверь и говорят: «Привет. Мы тут проходили мимо и решили зайти, узнать, как у вас дела». Это добрые люди, поступают они так из благих побуждений, и мы дорожим их заботой, но не всегда такие поступки можно понять. И тех, кто пересекает ту грань, о которой я уже говорила, думая, что совершает добрый поступок, трудно осуждать.

Сейчас я гораздо ранимее, чем четыре года назад, особенно как мать. Помню, как я беспокоилась о Мадлен, когда она была маленькой. Многие мои страхи были глупыми и смешными: что, если Мадлен в рот залетит пчела, ужалит ее и у нее распухнет горло? Что, если бегущая мимо собака ни с того ни с сего прыгнет на Мадлен и вцепится в нее зубами? Мне даже в страшном сне не могло присниться, что кто-то может ее украсть прямо из кровати. Но после той ночи мой страх за Шона и Амели удвоился. Я теперь постоянно думаю о несчастных случаях, о болезнях и, что неудивительно, о том, с какими людьми им приходится общаться.

Я думаю о будущем, о том, как дети станут учиться в университете или, может быть, как когда-то я, полюбят путешествовать. Я не хочу, чтобы они покидали меня. Пусть они всегда будут рядом со мной, в безопасности. Поделившись с Аланом Пайком своими страхами, как рациональными, так и иррациональными, я, по его совету, стала ободрять себя: «Ты должна быть сильной. Должна позволить им узнать, что такое жизнь. Большинство детей вырастают, и с ними не случается никаких трагедий. Пока ты есть у них и можешь их поддержать, у твоих детей все будет отлично».

По совету специалистов мы всегда старались быть открытыми с Шоном и Амели и правдиво отвечать на любые их вопросы по мере их возникновения. Когда Амели примерно в три с половиной годика вдруг посетила мысль, что Мадлен могла сама убежать, мы объяснили детям самыми простыми и доступными им словами и так, чтобы не испугать их, зачем похищают детей. Нехорошо присваивать то, что принадлежит другому, напомнили мы им, но именно это случилось с Мадлен. Она не убежала. Кто-то захотел ее присвоить и забрал ее у нас. Близнецы поняли, что это был плохой поступок и что из-за него мы грустим. Они все правильно поняли, но по-своему, по-детски: какой-то злой дядька украл их сестру, и теперь мы должны найти ее. Они подрастали, и мы продолжали отвечать на их вопросы, осторожно, но честно.

Положа руку на сердце, могу сказать, что, к моему огромному облегчению, сейчас Шон и Амели — по-настоящему счастливые дети, прекрасно приспособленные к жизни, гармонично развитые и эмоционально уравновешенные. Мы так гордимся ими! Великая заслуга в том, что они стали такими, принадлежит, конечно, нашим друзьям и родственникам, которые окружили их теплом и заботой в Португалии и не покинули дома. Пройдут годы, и, я уверена, они будут благодарны отцу и матери за то, что мы сделали все возможное, чтобы найти их старшую сестру. Конечно же, мы продолжаем надеяться, что главным событием в их жизни станет благополучное возвращение Мадлен в семью.

Меня часто спрашивают: «Вот вам как человеку верующему случалось гневаться на Бога за несправедливость?» За все это время мне много раз казалось, что Бог отвернулся от меня или что Он оставил Мадлен. Более того, порой я даже начинала сомневаться в его существовании. И да, я гневалась на Всевышнего. Я кричала во весь голос, иногда от злости даже колошматила попадавшиеся под руку предметы (боюсь, даже церковные скамьи помнят мои удары и пинки).

Я не виню Бога за похищение Мадлен. Но мне все время приходится бороться с тем необъяснимым фактом, что, несмотря на бесчисленные молитвы, несмотря на проделанную нами огромную работу, мы до сих пор не имеем ответа. Моя тетя часто повторяет: «Молись так, словно все зависит от Бога. Трудись так, словно все зависит от тебя». И я действительно считаю, что именно так мы вели себя.