* * *

Когда я вижу кошачий хвост, который торчит из-под стола, я «догадываюсь» или «знаю», что под столом находится кошка, предположительно прикрепленная к хвосту. Однако буквально я вижу только хвост, а не целую кошку. Возникает вопрос: видеть и знать — качественное различие между перцепцией и концепцией — совершенно разные действия, опосредованные разными типами нейронных цепей, или между ними существует некая серая область? Вернемся к слепому пятну в моем глазу — зоне, в которой я ничего не вижу. Как мы убедились в главе 5, обсуждая синдром Шарля Бонне, есть еще один вид слепого пятна — огромная область за моей головой, — где я тоже ничего не вижу (хотя ученые обычно не используют термин «слепое пятно» для этой зоны). Разумеется, обычно вы не ощущаете этот гигантский провал, а потому у вас может возникнуть соблазн заключить, что в каком-то смысле вы заполняете пробел сзади точно так же, как и слепое пятно впереди. Но вы этого не делаете. Вы не можете. Никакой зрительной репрезентации, соответствующей области за вашей головой, в мозге нет. Вы заполняете ее только в тривиальном смысле: если вы стоите в ванной с обоями перед вами, логично предположить, что обои поклеены и на противоположной стене. Впрочем, даже если вы полагаете, что за вашей спиной есть обои, вы не видите их. Другими словами, такой тип «заполнения» является чисто метафорическим и не отвечает нашему критерию непреложности. В случае «настоящего» слепого пятна, как мы видели ранее, вы не можете изменить свое мнение о заполненном участке. В отношении области за вашей головой, напротив, вы можете сказать: «По всей вероятности, там обои, но кто знает, может, там слон».

Получается, заполнение слепого пятна принципиально отличается от неспособности заметить пробел за головой. Но вопрос остается: различие между тем, что происходит сзади, и слепым пятном спереди качественное или количественное? Грань между «заполнением» (например, в слепом пятне) и простой догадкой (касательно вещей, которые могут оказаться за вашей головой) абсолютно произвольная или нет? Чтобы ответить на этот вопрос, проведем еще один мысленный эксперимент. Представьте, что в ходе дальнейшей эволюции наши глаза мигрируют к вискам, сохраняя бинокулярное зрение. Допустим, что в результате такой миграции размеры двух слепых пятен (сзади и спереди) оказались идентичны. В этом случае завершение объектов, попадающих на слепое пятно за вашей головой, будет истинным или концептуальным? Иными словами, на что оно больше похоже: на заполнение естественного слепого пятна в глазу или на догадки касательно обоев за спиной? Лично я думаю, что существует некая определенная точка, в которой образы становятся неизменны, а мозг начинает создавать (или даже воссоздавать) устойчивые перцептивные репрезентации, которые отправляются обратно в низшие зрительные центры. В этой точке слепая область сзади функционально эквивалентна нормальному слепому пятну спереди. Затем мозг внезапно переключается на другой способ представления информации и вместо нейронов в мыслящих областях, которые позволяют генерировать обоснованные, но поддающиеся изменению догадки, начинает использовать нейроны в сенсорных областях, сигналы которых сомнению не подлежат.

Таким образом, даже если завершение естественного слепого пятна и завершение области за вашей головой можно логически рассматривать как две крайности одного континуума, эволюция сочла нужным их разделить. В случае естественного слепого пятна в глазу вероятность того, что там скрывается нечто значительное, достаточно мала; фактически мы можем сказать, что она равна нулю. Однако в случае слепой области за головой шансы на то, что там находится нечто важное (например, грабитель с пистолетом) достаточно высоки, а значит, безоговорочно заполнять эту область обоями или любым другим узором, который находится у вас перед глазами, не только не разумно, но и крайне опасно.

* * *

До сих пор мы говорили о трех законах квалиа — трех логических критериях, позволяющих определить степень сознательности системы, — и рассмотрели их на примерах слепого пятна и неврологических нарушений. Но насколько этот принцип универсален? Можно ли его применить к другим ситуациям, в которых участие сознания не столь очевидно?

Обратимся к биологии. Известно, что пчелам свойственны очень сложные формы коммуникации, включая так называемый виляющий танец. Пчела-разведчик, нашедшая источник пыльцы, отправляется обратно в улей и исполняет сложный танец, чтобы сообщить о находке остальным пчелам. Возникает вопрос: пчела сознательна, когда это делает, или нет?[149] Поскольку поведение пчелы необратимо, а сама пчела, очевидно, действует на основании некой репрезентации о местонахождении пыльцы, хранящейся в кратковременной памяти, по крайней мере два из трех критериев сознания выполнены. В итоге вы можете прийти к выводу, что во время этого сложного ритуала общения пчела сознательна. Однако поскольку третий критерий — гибкий выход — отсутствует, я бы сказал, что это зомби. Другими словами, хотя информация крайне подробна, неизменна и удерживается в кратковременной памяти, пчела может сделать с этой информацией только одну вещь; иначе говоря, возможен только один выход — виляющий танец. Данный аргумент крайне важен: он подразумевает, что сама по себе сложность или точность обработки информации не гарантирует участие сознания.

Одно из преимуществ моей схемы перед другими теориями сознания состоит в том, что она позволяет нам однозначно ответить на такие вопросы, как: является ли пчела сознательной, когда исполняет виляющий танец? А лунатик? А спинной мозг параплегика? Имеются ли у него свои собственные сексуальные квалиа, когда у него эрекция? Сознателен ли муравей, когда обнаруживает феромоны? В каждом из этих случаев вместо неопределенных рассуждений о различной степени сознательности (таков стандартный ответ), достаточно применить три указанных критерия. Например, может ли лунатик (во время хождения во сне) пройти «тест Pepsi» (то есть выбрать между Pepsi Cola и Coca Cola)? Есть ли у него кратковременная память? Если вы покажете ему бутылку Pepsi, положите ее в коробку, выключите свет на тридцать секунд, а затем включите его снова, потянется ли он к Pepsi или потерпит фиаско, как зомби Дайен? Имеет ли кратковременную память частично коматозный пациент с акинетическим мутизмом (способный следовать за вами взглядом, но неспособный двигаться и разговаривать)? Теперь мы можем не только дать конкретные ответы на все эти вопросы, но и избежать бесконечных семантических препирательств касательно точного значения слова «сознание».

* * *

И где же в мозге находятся эти самые квалиа, спросите вы. Удивительно, но многие люди полагают, будто хранилище сознания — лобные доли. Почему? Хотя бы потому, что при повреждении лобных долей ни с квалиа, ни с сознанием как таковым ничего страшного не происходит (меняется личность и возникают трудности с переключением внимания, но к сознанию это не имеет отношения). Я бы предположил, чтобы бо́льшая часть сознания локализована в височных долях: поражения и гиперактивность именно этих структур чаще всего вызывают в нем выраженные нарушения. Например, чтобы понимать значение окружающих вас предметов и событий, вам нужны миндалевидное тело и другие части височных долей, а это, безусловно, важная составляющая сознательного опыта. Без этой структуры вы — зомби (как, например, человек в знаменитом эксперименте китайской комнаты, предложенном философом Джоном Сирлом[150]). Такой зомби способен только на то, чтобы дать один правильный выход, но не способен ощущать смысл того, что он делает или говорит.