– Вам придется пройти со мной.

Мистер Спиндл в ужасе уставился на него.

– Это государственная измена. Это ваше пальто? Одевайтесь.

Они подождали, пока Спиндл наденет пальто. Уильямсон вывел его на улицу и засвистел в свисток. Запыхавшись, прибежал констебль, потом, почти сразу за ним – другой. С полицейским патрулированием в Белгравии все было в порядке. Таниэль подавил в себе острое желание толкнуть Спиндла под приближающийся кэб. Уильямсон молча стоял рядом с ним под все еще падающим снегом. Хотя дорога была забита кэбами и каретами, снег поглощал звуки, отчетливо слышно было только журчанье воды в водосточной канаве поблизости.

– Как вы объясните то, что Мори заранее знал о бомбе в Скотланд-Ярде и поэтому оставил для вас часы? – наконец спросил Уильямсон.

– По той же причине, по которой я вышел сегодня к вам навстречу. Вы хотели узнать, что он мне сказал. Он ясновидящий, Долли, самый настоящий. Моя жена это доказала. С помощью мела на грифельной доске.

Уильямсон запнулся.

– О чем это вы?

– Я понимаю, это выглядит смешно, но вам надо встретиться с ним.

Уильямсон натянуто улыбнулся.

– Я не хожу к ясновидящим.

– Измените своей привычке на этот раз. Пожалуйста. Дома тепло, а вы больны. Он тоже. Вы сможете пожаловаться друг другу.

Сохраняя на лице выражение одновременно скептическое и опасливое, Уильямсон нехотя согласился.

Когда они вернулись в дом под номером двадцать семь, Мори еще не вернулся. Уильямсон велел людям, ожидавшим его в полицейской карете, отправляться в Кенсингтонское отделение и, пока Таниэль ставил на огонь чайник, неуклюже притулился возле кухонного стола. Как только чайник засвистел, отворилась передняя дверь.

– Не могли бы вы налить четыре чашки? – крикнул Мори из прихожей.

– Четыре? – Таниэль, а за ним и Уильямсон обернулись. Мори вошел в кухню, пропустив впереди себя ребенка. Это была замотанная в его шарф Шесть. Она с сомнением разглядывала Таниэля.

– А, теперь я вижу, – сказал Таниэль.

Мори бросил взгляд через его плечо.

– В работном доме ужасно холодно. Шесть, не пытайся что-нибудь стащить, у нас тут полицейский.

Шесть внимательно осмотрела Долли.

– Самый настоящий?

– Самый настоящий. – Мори протянул Уильямсону руку, и тот ответил медлительным рукопожатием. Как обычно, рядом с мужчиной нормальных размеров Мори выглядел особенно миниатюрным, но в сравнении с теплым цветом его кожи лицо Уильямсона казалось изможденным.

– Вам кажется, что вы умираете, но это не так, – мягко сказал Мори. – Вам только нужно есть побольше фруктов и пожить у моря. Вот адрес моего дома в Корнуолле, там славно. Они вас там ждут в субботу. Там холодно, но снега нет, а в четверг вам интересно будет посмотреть на шторм. Если вы поедете первым классом в десять четырнадцать, то окажетесь в одном вагоне с женщиной в голубом пальто, которую вы иногда встречаете на Уайтхолл-стрит. Она навещает свою тетку.

Уильямсон уставился на него.

– Если вы и в самом деле умеете предсказывать будущее, вы должны знать, кто изготовил бомбу.

– Спиндл.

– Тогда почему, черт побери, вы не сообщили о нем в полицию?!

– Мне бы никто не поверил, – ответил Мори. – Я всего лишь маленький китаец, к тому же его конкурент, а он консультант при правительстве.

– Я… понятно. Интересно, – сказал Уильямсон, вид у него был потрясенный. Таниэль подвинул к нему чашку с чаем, и они все вместе уселись за стол. Шесть все время поглядывала на полицейский свисток Уильямсона. Тот, казалось, был рад ребенку: она отвлекала на себя внимание, к тому же у нее оказалось несколько важных вопросов о работе полиции, судя по которым она уже заранее обсуждала этот вопрос с Мори.

– Вам сейчас лучше ехать не на метро, – обратился Мори к Уильямсону, когда тот сказал, что ему пора уходить. – На вашей линии человек собирается броситься под поезд. Вы опоздаете.

– А?..

– Возле дома стоит кэб.

Уильямсон ушел, и Таниэль налил Шесть еще чаю. Он не ожидал, что такому маленькому ребенку понравится чай, но она выпила свою чашку быстрее всех.

– А твой смешной осьминог здесь? – спросила она.

– Нет. Я не знаю, где он, – ответил Мори. Уже не в первый раз Таниэль заметил грусть у него в глазах.

У Таниэля защемило сердце. Он надеялся, что Катцу окажется столь же неуязвимым для взрыва, как его собственные часы, но время шло, а его так никто и не нашел под обломками.

Один из ребят Хэйверли бросил в окно снежок, слегка испугался собственной меткости и вскарабкался на стену между двумя садами.

– Ты получишь от меня кусок пирога, если до конца дня сбросишь его в ручей, – сказал Мори, обращаясь к Шесть.

– Стойте, – вмешался Таниэль. – Нечего превращать сирот в преступников, Фейгин.

– Но я хочу пирог, – нахмурилась Шесть. – И его зовут не Фейгин.

– Я имел в виду, что тебе не следует никого бросать в ручей.

– Никто ничего не получает просто так. Чего ты хочешь?

Таниэль настороженно выпрямился.

– У тебя есть время до… – Мори посмотрел на часы, – пяти часов. За его братьев будет добавка. Но младенца не трогай, он пока не сделал ничего предосудительного.

Кивнув, она выскользнула через заднюю дверь. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы достать до ручки.

– Это отвратительно, – решительно сказал Таниэль. – И мы оставляем ее у себя насовсем, а не просто на время холодной погоды.

– Мне не нужны лишние люди в доме, – слабо запротестовал Мори.

– Тогда не нужно было приводить ее сюда. Вы должны были заранее знать, что я скажу по этому поводу.

– Я никогда не знаю, что вы собираетесь сказать, – вздохнул Мори. – Вы слишком часто меняете свои намерения.

Это было довольно скромное торжество, но все же его подготовка потребовала усилий. Грэйс сидела во втором ряду. Поводом для собрания послужило чествование Таниэля, который спас жизнь высокопоставленному японскому министру во время постановки оперетты Гильберта и Салливана. Теперь ему вручали что-то вроде медали, хотя оттого, что вся церемония происходила по-японски, Грэйс мало что понимала. Она ничего об этом не знала вплоть до вчерашнего дня, когда получила от Таниэля телеграмму с приглашением, и, поскольку процедура расторжения брака еще не была завершена – мир не знает большей бюрократии, чем в британском гражданском законодательстве, – у нее было ощущение, что ей следует присутствовать. Одетая в черное, она была незаметна среди мужчин в их парадных костюмах. Это давало ей определенное чувство защищенности.