– Привет, мам.

– Как ты, сынок?

– Все путем. Лето выдалось – это нечто.

– Ну да. Я ксерила твои письма, все подруги в бридж-клубе хотели почитать. Ты ведь не против? Там, где личное, я просто замазывала. У вас, похоже, сплошь одни знаменитости. Всем было интересно. Остров и впрямь особенный.

– Ну да.

Ему представилось, как его письма передают по кругу за партией в бридж, словно хрустальную вазу с орешками.

– А когда ты приедешь? Мы с папой будем встречать в аэропорту.

С параллельного телефона послышался голос отца:

– Эй, сынок! Мы соскучились, не видели тебя целую вечность!

– Пап, что там у вас?

– Как раз смотрю, как проигрывают «Краснокожие», а мама готовит чили.

– Гвенни потихонечку поправляется, – прошептала мать. – И рвет ее гораздо реже.

– Она сказала, что набрала шесть фунтов, – поддержал тему Джем.

– Я разговаривал с Бобом Беллером, он согласился устроить тебя в Брукингский институт, – сообщил отец. – Что думаешь? Местечко отличное, там работают влиятельные люди.

Джем перевел дух. Он был сильно растроган, услышав их голоса. Вспомнились дом и кухня, увешанная медными котлами, мягкая постель и подушки на гусином пуху, бар с бильярдным столом и клавесином, на котором играла малышка Гвенни, пока ей не исполнилось девять лет. Джем очень скучал. Может, потому и не звонил все лето – опасался всплеска эмоций.

– Я пока не вернусь. На пару недель смотаюсь в Нью-Йорк, а оттуда подамся в Калифорнию. – Джем кашлянул. – В общем, я решил поселиться там.

Наверное, Гвенни слушала разговор с третьего аппарата, потому что она тут же заверещала:

– Он не вернется! Я же говорила! Вот так, я была права!

– Ты никуда не поедешь, – заявил отец.

– Пол, – вступила в разговор мать, – родители не должны подрезать детям крылья. – Ее голос смягчился. – А зачем тебе в Калифорнию? Такая даль…

– Я хочу открыть агентство для молодых талантов.

– Но для бизнеса нужен капитал, – аргументировал отец. – Ты едва окончил университет, так дела не ведут.

– Знаю, – ответил Джем. – Я сначала на кого-нибудь поработаю, соберу денег. – Он подумал про пятнадцать тысяч, что дожидались его в Нантакетском банке. Домой он об этом писать не стал – вряд ли родители одобрят, что сын хочет взять чужие деньги. – В общем, я еду в Калифорнию, чтобы начать свое дело.

– Я была права! – вклинилась Гвенни.

– Чего ты там поднабрался за лето? – возмутился отец. – Семья вдруг ему не нужна!

– Ты встретил девушку? – спросила мама. – Ты что-то наделал? У нее неприятности?

Если не считать булимии, которую уже успели принять как данность, его предки были до жути несовременны. У какой-то там девушки какие-то там «неприятности»… Мать даже не могла произнести вслух слово «беременность».

– Нет, – заверил он. – Нет ни у кого неприятностей.

– Разве что у тебя, – вклинился отец. – Я тебе их устрою, если к концу месяца не явишься домой.

– Я не хочу работать в Брукингском институте, пап, – сказал Джем. – И в «Башню» не хочу, за барную стойку.

«Тюремная башня»… Одно название леденило душу.

– Ты не поедешь ни в какую Калифорнию, – настаивал отец. – Я запрещаю.

– Пол! – воскликнула мать. – Мы об этом уже говорили. Если Джему хочется в Калифорнию, мы никак не сумеем ему помешать. Он – взрослый человек, ему двадцать три.

– Я очень тобой недоволен, Джереми, – проговорил отец. – И денег от меня не жди. Надеюсь, ты там заработал достаточно. Так я звоню Бобу и говорю, что мы передумали? Я тебя правильно понял?

– Да, – ответил Джем.

– Как знаешь. – Отец повесил трубку.

– Мама, ты меня слушаешь? – спросил Джем.

– Да, – откликнулась та.

– Ее зовут Марибель Кокс. Она блондинка, красавица и неимоверно умная. Работает в библиотеке, а как готовит – если бы ты знала! Я ее люблю.

– Кого любишь?

– Марибель Кокс, мам. Порадуйся за меня, потому что ничего лучшего со мной в жизни не происходило. Если не считать того, что я родился.

– Ты любишь Марибель Кокс, – вздохнула мать. – Наверное, мне не стоило бы удивляться, но я все равно удивлена. Ты никогда не терял голову из-за девчонки.

– У меня и сейчас голова на плечах, – ответил Джем.

– Ты позвонишь, когда доберешься до Калифорнии? Расскажешь, где поселился?

– Как думаешь, папа никогда больше со мной не заговорит?

– Он расстроился, сам понимаешь. Ну и я немножко. Да что там – ты сразил меня наповал. Когда повесишь трубку, скажи этой девушке, Марибель Кокс, что очень расстроил мать.

– Я обязательно вам позвоню, как только налажу жизнь, – сказал он. – Прости, пожалуйста, не переживай. Я рад, что Гвенни стала поправляться, и…

– Ну все, Джереми, все, – сказала мать. – Мы тебя очень любим. – И повесила трубку.

– Уф, – выдохнул Джем и откинулся на мягкие подушки. – Все.

Вспомнились слова Лейси Гарднер о том, что не стоит детям искать родительского одобрения, что нужно жить своей жизнью, и это немного укрепило его решимость, хотя в глубине души он осознавал: если Лейси умерла, это еще не значит, что она всегда и во всем была права.

В гостиную вошла Марибель и тихо спросила:

– Ну, как прошло?

– Мы уезжаем, – ответил Джем.

Из приезжающих осенью Тереза особенно симпатизировала гостю по имени Каль Вест. Не то чтобы она хорошо его знала – он не принадлежал к числу ее друзей. В нем не было особой красоты и обаяния, его не терзали непостижимые житейские трудности, в которых ей хотелось бы покопаться: ни развода, ни безвременной смерти близких, ни особых психологических проблем.

Каль Вест жил в Огайо. Само слово «Огайо» наводило на мысли о замкнутом круге. В воображении Терезы рисовалась лишь тусклая облицовка невзрачных домов. Чем, интересно, занимаются жители этого штата? Каль Вест работал в секретариате проректора Университета Огайо. Он был среднего роста, носил вязаный жилет и туфли на мягкой подошве. Его лицо напоминало треугольник: широкий лоб, узкий подбородок, плоские щеки. Трепещущий пук каштановых волос, приглаженных мокрой расческой, несколько оспинок на лице да карие глаза – внешность самая непримечательная.

Каль Вест приезжал на День Колумба и оставался на выходные уже в шестой или седьмой раз. Внимание Терезы он привлек случайно. Она зашла в его номер и поразилась: там царил безукоризненный порядок. Кровать была заправлена с безупречной симметрией, в ванной все сверкало. Поначалу Терезе даже показалось, что она попала в пустой номер, куда никто еще не заселился, однако в шкафу стоял чемодан, а на вешалках были аккуратно развешаны рубашки и брюки. Тереза наведалась к нему на следующий день, и на следующий… Номер был девственно чист. Можно было бы по привычке пройтись по ковру пылесосом, перестелить кровать, но необходимости в этом не было совершено никакой. Вот так, нежданно-негаданно, она встретила человека, который не уступал ей в опрятности.