– Да, по всему, поверили ромеи, что мы пойдём вдоль болгарского берега, а мы раз – и все в открытое море ринулись!

– Живыми вырвались, и то, слава Перуну, хоть и с потерями. Варяги твои без добычи остались. Ну, да ничего, разделим по-братски то, что имеем. Хазарские наймиты точно делиться не будут, – устало молвил князь, глядя, с каким проворством ещё несколько мгновений назад полуживые от морской болезни иудеи и исмаилиты с помощью набежавших собратьев опустошают лодьи и перетаскивают богатства в только им ведомые укромные места.

– То, что вои добычи лишились, целиком моя вина, – мрачно молвил исхудавший Ольгерд. – И из твоей доли, княже, я брать не стану. Пока ворочались, я подумал: может, пойдём на богатые кавказийские грады, и там своё возьмём?

– Да, места там богатые, – в раздумье молвил Игорь, невольно вспоминая свой такой удачный в начале, а потом столь плачевно закончившийся поход на Хвалисское море, чем-то напомнивший нынешний. – Только мне с греками поквитаться надобно. Долги-то за ними остались. Сей поход на Византию пока закончен, и уговор наш с тобой и твоими воями тоже. Кое-что я всё-таки велю выдать из добычи, а там сам решай: на Кавказ пойдёшь, или ко мне в Киев обратно, или домой воротишься…

– Пустым на море Варяжское точно не ворочусь, – вызывающе блеснул очами Ольгерд. – И они тоже, – указал он на своих варягов. – На Барду пойду! Возьмём Барду, собратья? – оборотился темник к воям.

– Верно, темник!

– На Кавказ!

– Ольгерду слава! – Уста северных воев расцветали улыбками в предвкушении нового похода, в котором они поквитаются за утраты и возьмут достойную их добычу.

– Только передохнём малость, соберёмся с силами. Дозволишь нам тут, в Корчеве, пока остаться?

– Да оставайся, сколько хочешь! – с радостью молвил Игорь, довольный тем, что в Таврике будет надёжный воинский гарнизон.

Бодрич и Огнеяр в стороне от Игоря и Ольгерда негромко вели свои разговоры.

– Как тебе удалось передать ромеям наши намерения, да так, чтобы они поверили? – с любопытством спросил старый охоронец.

– У меня, брат Борич, то ли от названного отца Руяра, то ли от родного отца Божедара, с детства есть чутьё особое, изведывателей чую, как собака дичь. Приметил я двоих из тех, что на вилле, где мы с Ольгердом обитали, старались весьма нам услужить. Вот при них и затеял я спор с Ольгердом, как нам лучше пробиваться по мели вдоль шуйского берега, а для отвода глаз послать четыре – пять больших лодий в сторону открытого моря. На следующий день пропали оба услужливых грека, будто в воздухе растаяли. Уразумел я, что сработала ловушка.

– Да, брат Огнеяр, есть в тебе косточка изведывательская!

– Только лепше, чтоб князь про то не ведал, – упредил полутемник. – Он мне никак дружбу с нашими изведывателями простить не может, хотя сия дружба не раз ему жизнь спасала. – Так же негромко ответил бывший княжеский охоронец.

Лета 6449 (941), Киев

– Отчего сияешь весь, будто новый шеляг? – недовольно буркнула княгиня, когда Свен предстал перед ней.

– Сын у меня родился… – смущённо потоптался у порога молодой воевода и сверкнул зеленоватыми очами, не в силах скрыть радости.

Ольга ошеломлённо воззрилась на Свенельда, не в силах произнести ни слова, только глубокие прерывистые вздохи вырывались из её груди.

Точно так она глядела на него в прошлое лето, когда бывший стременной Игоря вдруг без околичностей заявил, что хочет жениться.

У княгини тогда потемнело в очах, и она вынуждена была опуститься всем крепким телом в широкое резное кресло.

– Да что ж это такое, чем я так Господа Вседержителя прогневила?! – выдохнула она одновременно с гневом и отчаянием в голосе. – Муж бесстыдно с любовницами тешится, а любовник жениться надумал!?

– Оттого и надумал, чтоб пересудов лишних избегнуть. Да и пора мне семью заводить, как всякому мужу положено, наследник мне нужен, чтоб не прервался род… – решительно молвил Свенельд.

– Ну да, и тебе, и Игорю, всем вам, мужам, наследника подавай, а до жён вам и дела нет! – всхлипнула в отчаянии Ольга и отвернулась. – Кто она? – вопросила княгиня, чуть уняв слёзы.

– Миланка, – кратко молвил Свенельд.

И опять волна негодования и обиды с головой накрыла княгиню. Миланка, неуёмная стрекотуха с вечно удивлёнными очами, непомерно быстрая, как будто их не одна, а три сразу, эта самая шустрая девица умудрилась увести у неё из-под носа Свена… Женская ревность, чувство собственности на того, кого считала своим, и вот…женится, значит, опять придётся делить его с кем-то, как прежде Игоря…

– Подите прочь! – велела, заливаясь слезами, княгиня.

Свен сразу же удалился. Исчезла из терема и Миланка. Больше княгиня о ней не вспоминала. И вот нынче – у Свена родился сын…. Ольга не знала, что подобное известие может принести столько боли и горечи.

Каменные своды давили сильнее, чем обычно. Раньше она мечтала о настоящем каменном тереме, о каких сказывали словоохотливые купцы и заморские посланники, жизнь в которых представлялась волшебной и счастливой. Теперь же, когда по её просьбам, в лесу за Киевом возвели каменные палаты, счастья совсем не прибавилось. Единственной отрадой были тайные горячие ночи с молодым княжеским стременным, которые как-то скрашивали постылую жизнь Прекрасы-Ольги. И вот новые удары женской судьбы-обманщицы. Свен женился и у них с ненавистной теперь Миланкой родился сын… И что она может сказать или сделать против?

Ольга вышла на деревянную террасу, тянущуюся почти вдоль всей стены терема со стороны реки. Зачарованный осенний лес с подпаленной жёлто-красным огнём листвой, готовой вот-вот сорваться с погрустневших от холодного дождя ветвей. Тоскливая сырость, запах мокрой листвы, грибов и плесени, зябкий хлад стрибожьего дыханья охватили тело и самую душу. Как же холодно и сыро в ней, истерзанной женской душе, которой нет утешения в главном для жён предназначении – детях и любимом муже. Никакие молитвы, никакой новый бог и вера не могут одолеть этой сырой смертной тоски, от которой, как и от наступившей осени, нигде не укрыться, – ни в деревянных хоромах, ни в каменных теремах.

Стараясь ничем не выказать обиды и раздражения, Ольга вернулась в светлицу к терпеливо ожидавшему её Свену. Он знал, что княгине надо дать время обдумать и принять услышанное.

Подойдя к стоявшему на столе ларцу из красного дерева, Ольга достала из него серебряный перстень.

– Вот, возьми. Это для твоего сына. Подарок… – отрывисто молвила она.

Свен благодарно поцеловал руку, а потом неожиданно крепко обнял пытавшуюся отстраниться княгиню.

– Я, как любил, так всегда и буду любить тебя, помни об этом! – горячо зашептал он, стискивая Ольгу в объятиях и шепча нежные слова, от которых у неё мигом обмякло тело и голова пошла кругом.