– Инна, я поняла: внутренней женственности, о которой вы говорите и которая так нужна в родах, во мне вообще нет. Хочу этим от вас пропитаться, наполниться. В первый раз успела только умом осознать, а теперь хочу, чтобы всё в меня проросло.

Конечно, такие слова очень тронули. Был и ещё один, весьма деликатный момент: Вика рассказала мне, что рожает от женатого мужчины, который из семьи уходить не собирается, но любовницу с ребёнком обещает всячески поддерживать. Всё женское во мне, разумеется, дрогнуло и немедля прониклось особенным желанием поучаствовать и помочь.

Вика прослушала курс ещё раз и хотела рожать исключительно со мной. «Мир Естественного Акушерства» находился в ту пору в самом расцвете – море контрактов, все акушерки постоянно загружены. Нужно было выбирать основную, к ней заменную, а на случай, если и та и другая окажутся на родах, ещё и третью – резервную.

Когда Вику при заключении договора на сопровождение попросили назвать фамилии выбранных акушерок, прозвучал насмешивший всех менеджеров отдела ответ: «Мишукова, Мишукова и Мишукова!» Я, понимая её привязанность и фанатичную нацеленность рожать только со мной, тоже, конечно, хотела попасть на её роды, а не оказаться случайно заменной у какой-нибудь другой девочки.

И всё у нас получилось – однажды ночью я услышала в трубке беспокойный голос Вики: «Началось!» – с грустью отметив её встревоженность. Всегда хочется успокоить и расслабить женщину настолько, чтобы она вплыла в свои роды как из сна, словно в его продолжение. Чтобы трансовое состояние плавно перешло в роды.

Договорились, что я приеду к ней и мы постараемся максимально побыть дома, благо роддом в десяти минутах.

Как выглядит акушерка, сорвавшаяся на роды ночью или ранним утром? Ну умылась, если повезёт – душ, в лучшем случае – быстрый макияж. Одежда, которая не мнётся, когда сбросишь её в шкафчик раздевалки роддома: обычно некогда ни складывать, ни развешивать. Хорошо, если успеешь помыть и высушить волосы, но чаще нет. Я успела.

А дверь мне открыла ослепительная восточная красавица из гарема блистательного шаха в ожидании своего господина, обещавшего ей визит. Высокая причёска в виде кружевной башни с накладными волосами (поняла уже в родах, долго гладя её поясницу и разглядывая затылок с прядками), возможно, сделанная накануне для какого-нибудь светского раута. Праздничный макияж: блестящие голубые тени, накладные ресницы, яркие губы.

Впрочем, Вика и так всегда выглядела безупречно, но сейчас впечатлила ещё и сногсшибательным костюмом: комплект из бирюзового бархатного топика с игривыми рюшами и такими же микрошортами, плотно облегавшими идеальную ореховую попу, от которой струились длинные, идеально стройные ноги.

С идеальной осанкой держась за дверь, прекрасная дева трагически прошептала:

– Боли нереальные…

«Это провал», – подумал Штирлиц.

Но делать нечего – разделась, миновали коридор. Вика сказала, что в соседней комнате её родители, которые очень волнуются. Ведём себя тихо.

Комната Вики поразила: все стены были заклеены большими рекламными портретами – модельные проекты, бельё, одежда, техника. С каждой фотографии смотрела красавица-хозяйка, в точности как героиня Ирины Салтыковой в культовом «Брате‑2».

Окинув меня критическим взором, Вика заявила, что так не пойдёт (видимо, я не соответствовала её представлениям о прекрасном) и выдала мне эротично короткий шёлковый халатик с кружевами. Я полюбовалась на себя в зеркало: взъерошенная, без макияжа, зато в каком прикиде! И ножки ничего: с Викиными, конечно, не сравнить, но в целом очень даже.

Налюбовавшись на акушерку в непривычно соблазнительном образе, я приступила к своим непосредственным обязанностям. Схватки раз в пять минут, шейка пока пропускает только два пальца, роженица между схватками жалуется и ноет:

– Нет, я, конечно, понимала, что будет больно, но не так же!

В перерывах не отдыхает, а продолжает страдать и хныкать. Что ж, идём проверенным путём: клизма, ванна.

Первая явно доставила ей чисто эстетические страдания. В ванне же, где Вика грелась часа два, вроде что-то начало понемногу раскрываться – правда, роженица периодически отвлекалась, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Потом в ванной стало совсем душно, Вика вылезла из воды и сразу же принялась втискиваться обратно в тугой лифчик, оказавшийся под топиком.

– Не надо ничего надевать, просто завернись в полотенце.

– Нет, девять месяцев его не снимала, даже спала в нём! Я должна сохранить грудь, это мой рабочий инструмент.

И прямо на влажное тело, в идущих схватках, натянула на себя всю амуницию – и лифчик, и топик, и шортики. Посмотрелась в зеркало, поправила причёску, проверила осанку.

Снова переместились в её чудо-комнату. А дальше всё как обычно (роды, как правило, дело довольно нудное, далеко не такое экстремальное, как многим кажется со стороны): схватки и перерывы, перерывы и схватки…

Вика по-прежнему схватку не принимала, а терпела, в перерыве же страдала и жаловалась. Я гладила её восхитительную спину, массировала крестец, уговаривала отдаться потоку родовой энергии и расслабиться. Но шейка так и оставалась плотной, раскрытие не продвигалось дальше четырёх сантиметров.

А ещё я Вику осуждала, хотя и немного стыдно в этом признаваться. Будто я расколола большой красивый орех, оказавшийся пустым. Надо же, думала я, столько слушала про истинную женственность, головой всё вроде осознаёт, такая офигенно красивая, а так ничего и не поняла про рождение человека… Комната просто наполнена любовью к себе. И фото, и наряды, и макияж, а главное, проживание схватки – всё про себя!

И вот глажу я, вся такая умная, профессиональная и по-шекспировски разочарованная, узкую нежную спину и вдруг вспоминаю, как на обучающих лекциях один классный остеопат говорил:

– Уберите себя, когда прислушиваетесь к пациенту. Если вы ровны и спокойны, как зеркальная гладь тихого горного озера, то любой брошенный в вас маленький камушек вызовет круги, по которым сразу начнёте что-то понимать. А если вы сами – бушующее море, то какой булыжник туда ни швыряй, ничего не заметите.

Стала пробовать «убрать себя», а мне это легче даётся через ум. Начала размышлять: что же именно я осуждаю? А если бы такой красивой выросла моя дочь, я бы относилась к ней так? А если бы такой красивой была я сама? Не носилась ли бы с собственным видом, не лепила бы свои портреты на любую попавшуюся под руку поверхность?

Просто думала об этом, гладя шёлковую кожу. Исчезала, растворялась, сливалась с происходящим, перестав надеяться, что способна помочь.

И что-то произошло.

Вика внезапно как-то по-новому вздохнула: низко, будто из живота. Вынула из причёски хитрую невидимую заколку, и тёмные волосы невероятно красиво рассыпались по спине. С раздражением стянула тесное