— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, — нахмурилась Вера. — Давай я тебя отвезу. Где ты живешь? — Она властно отобрала у него ключи и села за руль. — Говори адрес.

Это давно уже была не та квартира, которую Николай когда-то делил с Лорой. Эту — двухкомнатную в старом доме в Глинищевском переулке — он купил, когда еще халтурил на телевидении. Купил по случаю: прежний владелец уезжал за границу, и ему срочно требовались деньги. После расставания с Лорой траты Николая сильно уменьшились, ему удалось кое-что отложить. К тому же на рекламе зарабатывал он прилично. Лучше было бы все деньги потратить на сына, подумал сейчас Николай, но об этом поздно жалеть.

Квартира была маленькая и тесная, со смежными комнатами, но когда Николай ее покупал, его устраивало любое жилье, а теперь, когда он наконец стал режиссером, в ней обнаружились скрытые достоинства. Отсюда можно было добраться пешком до любого московского театра, кроме разве что расположенных на окраине.

— Поднимешься? — спросил он Веру, когда она поставила машину во дворе.

— Давай, — кивнула она, — посмотрю, как ты живешь. Заодно вызовешь мне такси.

Но когда они поднялись на восьмой этаж и вошли в квартиру, Вера не стала осматривать помещение, не стала заглядывать в зеркала и прихорашиваться, как сделала бы на ее месте любая другая женщина, не стала задавать вопросы или отпускать замечания. Она прошла в бОльшую из двух комнат и повернулась к нему лицом.

Николай подошел к ней, вынул у нее из рук сумочку и бросил на ближайший стул. Они обнялись. Их губы встретились. Страсть, пролежавшая под спудом двенадцать лет, вырвалась на волю, как магма из жерла вулкана, и смела их обоих. Они и не заметили, как оказались в меньшей комнате, где стояла широкая низкая тахта, заменявшая кровать.

Их руки жадно и нетерпеливо срывали одежду, но чья это была одежда, ни один из них не сознавал. Руки, локти, колени, ключицы… Они мешали друг другу, но остановиться и упорядочить свои действия не могли. Николай целовал каждый кусочек обнажающейся кожи, ему хотелось проглотить ее целиком.

— Ты такая… сладкая, — проговорил он, задыхаясь.

Вера остановилась лишь на минуту, чтобы спросить, правда ли у него больше не болит сердце, и он ответил:

— Честное пионерское, под салютом всех вождей!

И они радостно расхохотались.

О, как давно они не смеялись вместе! С тех счастливых дней в Москве, а потом в Сочи, когда были предоставлены самим себе и им никто не мешал. Но сейчас между ними тоже не осталось преград, и они рухнули на постель. Вера обнимала и любила Николая не как робкая, неопытная девушка, а как женщина, подарившая ребенка любимому мужчине. Она больше не зависела от его умения и опыта, она дерзко требовала и брала, что хотела, она ничего не боялась. Взяв руками его ожившую плоть, она смело посмотрела ему в глаза и втянула его в свою таинственную влажную глубину.

Их тела сплелись, они самозабвенно и азартно перекатывались друг через друга по постели и упали с нее на ковер, но Николай смягчил ее падение.

Приподнявшись над ним на локтях, Вера спрашивала:

— Ты не ушибся? Тебе не больно?

А он лишь смеялся в ответ и, подняв голову, ловил губами нежные розовые соски ее грудей. Они остались такими же маленькими и упругими, как ему запомнилось.

— Я хочу целовать тебя всю, как тогда, помнишь?

Вера кивнула. Еще бы ей было не помнить!

— В тот раз ты спрашивал, не больно ли мне, и, кажется, даже обиделся немного, когда я сказала, что нет. Но ведь ты все сделал, чтобы мне не было больно.

На миг перед ними промелькнуло страшное воспоминание о том, как он сделал ей больно, и они прочли его в глазах друг друга, но Николай тут же опустил голову и прижался губами к ее влажному лону, а Вера подалась ему навстречу. Он ласкал ее очень медленно, а ей хотелось, чтобы эта сладкая мука длилась вечно.

Наконец он довел ее до высшей точки наслаждения и опять, как когда-то, вошел в нее, а она обхватила его ногами, радуясь, что он такой большой и сильный. Двигаясь вместе с ним, теперь уже она толкала его к самой вершине, а когда он сорвался вниз, настал ее черед смягчить для него падение. Она не дала ему разбиться.

Потом они долго лежали неподвижно.

— Знаешь, — заговорила Вера, — а ведь я страшно перед тобой виновата. Я только теперь это поняла. Не надо было отгораживаться от тебя столько лет.

— Нет, это я виноват. Надо было сразу рассказать тебе правду еще тогда, в Сочи. Повиниться, попросить прощения… Может быть, ты и простила бы, если б я сразу сказал. А я струсил. Мучил тебя целый месяц, и вот чем все кончилось. Нет, ты права, что не захотела тогда со мной разговаривать…

— Ты не понимаешь. Все эти годы я думала, что оберегаю от тебя сына, а выходит, я просто мстила. Просто хотела сделать тебе больно, потому что ты сделал больно мне. Если бы я сказала раньше…

— Нет, ты не могла сказать раньше. Вспомни, что я собой представлял еще два года назад! Вымогал у тебя деньги на какую-то идиотскую аферу. Разве два года назад ты могла пригласить меня к себе? Я был проходимцем. Я бы сам не захотел предстать перед сыном в таком виде.

Они долго спорили, виня себя и оправдывая друг друга, они устроили целую оргию самобичевания, и от этого им стало немного легче. А потом — они и сами не заметили, как это началось, — их тела опять слились воедино. Они занимались любовью, на этот раз медленно, неспешно и сладко, словно перетекая друг в друга, пока совсем не выбились из сил. В какой-то момент Вера даже уснула минут на десять. Просто провалилась в большое уютное гнездо, устланное внутри теплым пухом. Никогда с ней ничего подобного не случалось, сон всегда был проблемой, а тут… словно и не было двенадцати лет отчуждения, разделявших их подобно океану.

«Они с Марса, мы с Венеры… И никогда нам эту пропасть не преодолеть, не заделать, мост не перекинуть…» Так думала она еще совсем недавно. А теперь… так ей стало хорошо! На этой широкой и крепкой груди, в кольце сильных мужских рук можно укрыться от любых невзгод. С ним вообще все можно, ничего не стыдно, ничего не страшно. Как она могла думать, что они друг другу чужие, когда у нее сын растет, похожий на него как две капли воды, такой же сложный, сильный, умный и тоже с Марса?

— У нас замечательный сын, — прошептал Николай, приподнявшись на локте, словно подслушал ее мысли. — Такой умный, такой… воспитанный…

— Мне столько нужно тебе рассказать… Я дневник вела, все записывала… Но это все не то, — расстроилась Вера. — Этого не передать.

— Ничего, — утешил он ее, — я домыслю. Нам надо как можно скорее пожениться…

— Не надо, — встревожилась Вера, — я тебя очень прошу, не надо жениться!

— То есть как? — изумился Николай.

— Не надо расписываться. Я… можешь думать обо мне, что хочешь, но я не хочу отдавать сына в армию. Сейчас я считаюсь матерью-одиночкой, значит, у него отсрочка есть, его не заберут. А если я выйду замуж…