На миг его охватило безумное желание сгрести этого мальчика в охапку и утащить. Куда? Какая разница! В свою берлогу.

— Я вас видел в театре, — говорил между тем мальчик. — Это вы придумали про Евгения Онегина?

— Ну, придумал Пушкин, но спектакль сделал я, — подтвердил Николай.

— Мне понравилось, — простодушно продолжал Андрейка, — особенно когда снег шел и они верхом скакали. Но когда медведь и уродцы, было немножко страшно.

— Так и было задумано, — улыбнулся Николай. — А хочешь, свожу тебя за кулисы и покажу, как это делается? Тогда не будет страшно.

— Ну зачем раскрывать ребенку театральную технику? — возразила Вера. — Пусть остается волшебством.

— Мне бы очень хотелось, — признался мальчик. — Я люблю технику. Я строю самолеты. Хотите посмотреть?

— Конечно, хочу! — обрадовался Николай. — Я сам когда-то строил самолеты. Самые настоящие. Но потом ушел в театр.

Андрейка повел его в свою комнату. У них за спиной Антонина Ильинична одними глазами спросила у Веры: «Он?» Вера кивнула.

В комнате Андрейки все было чисто, но разбросано как попало, а на полках стояли модели самолетов.

— Так, что тут у нас? — с наигранной бодростью спросил Николай.

Оказалось, что его сын увлекается моделями Второй мировой войны. Тут были и советские, и немецкие, и американские самолеты.

— Вот «Фокке-Вульф-189», его называли «рамой». Самолет-разведчик. А это «Юнкерс-87», это у нас «штука». Пикирующий бомбардировщик. «Хейнкель-219»… О! «Мессершмитт-109», модель «Густав». Отличная машина. А вот и наши… «У-2» поликарповский. Немцы называли его «рус-фанер». «ЛаГГ-3». Так себе машинка, «Ла-5» много лучше. «Ла-7» — следующий этап. Кожедуб летал на обеих. Семейство «Яков» в полном составе. Это «МиГи»… А вот и «Пи-39» — «Эракобра», самолет Покрышкина.

— Точно! — подтвердил восхищенный Андрейка.

К его восторгу, дядя-режиссер все до единой модели назвал правильно. Николай бодрился, вспомнил множество деталей из далеких времен обучения в МАИ, рассказал несколько забавных случаев, а сам все это время думал только об одном: как бы обнять этого мальчика, прижать его к себе и никогда не отпускать, стереть разделявшие их одиннадцать лет разлуки. Но он держался, помня о данном слове.

В полуоткрытую дверь просунулся хищный черный нос. Иноходью, змеистым движением хребта в комнату проник Шайтан. Он уселся возле двери как настоящий сторож, загораживая выход и всем своим видом давая понять Николаю: «Я с тебя глаз не спущу».

— Откуда он у тебя? — спросил Николай, покосившись на пса.

Андрейка с жаром пустился рассказывать, как нашел щенка в подъезде и притащил домой, как Шайтан все грыз и всех кусал, как не хотел идти гулять и воровал еду, а он, Андрейка, боялся, что мама с бабушкой не захотят его оставить, но они оставили.

Николай с гордостью отметил, что у сына грамотная и связная речь. Проскальзывали детские словечки вроде «здоровски», оборотики вроде «ну и вот», но мальчик не запинался, не подыскивал слова, а главное, горел азартом. Опять Николай вспомнил себя в детстве. Когда-то он был таким же. А каким стал?

Чтобы отвлечься от горьких мыслей, он, когда Андрейка закончил рассказ, еще раз оглядел комнату и заметил на застекленной лоджии профессионального вида многоцелевой тренажер. Николай перевел вопросительный взгляд на мальчика.

— Это любимый тренажер Чака Норриса! — с энтузиазмом доложил Андрейка. — Мы с мамой на нем вместе занимаемся.

— Одновременно? — улыбнулся Николай.

— Нет, по очереди, — Андрейка смущенно хихикнул.

— А не холодно зимой?

— Нет, мы специально обогреватель поставили! — И Андрейка показал ему настенный обогреватель, выведенный на лоджию. — А вообще у нас тут климат-контроль, давайте я покажу!

Они вышли из комнаты (Шайтану было велено вернуться на место), и Андрейка торжественно провел Николая по всей квартире.

Квартира показалась ему стильной, но обжитой, уютной. И обои английского мебельного ситца с неброским пастельным рисунком, и гора пестрых подушек на диване, и множество декоративных растений — все вплоть до смешного утенка Дональда на магните, прижимавшего к холодильнику список предстоящих покупок, — было рассчитано не напоказ, а для удобства обитателей.

Вернувшись в гостиную, Николай заметил фотопортрет в раме на стене. Опять у него страшно стукнуло сердце. Здесь почти не было видно шубы, а уж ног — тем более, только лицо, но это была та самая фотография.

— Значит, это все-таки была ты, — повернулся он к Вере.

— Это я, — подтвердила Вера.

— Правда, мама красивая? — ревниво спросил Андрейка. — Она тут прямо как артистка.

— Твоя мама лучше любой артистки. — Николай вытащил мобильник. — Я этот плакат на улице видел. В тот самый день два года назад, когда мы в «Праге» встретились. Пятого апреля. Я его на память снял. — Он открыл мобильник и показал Вере снимок. — А как ты попала в рекламу?

Она досадливо повела плечом.

— Меня подруга потащила шубу покупать, я примерила, а они предложили сфотографироваться. Пристали с ножом к горлу! — Вера чуть заметно поморщилась. — Я не смогла отвертеться.

— Нет, это было здоровски, — опять встрял Андрейка. — Суперкласс!

— Да, снимок отличный, — согласился Николай. — Я сам работал в рекламе, я в этом разбираюсь.

— Пригласи гостя сесть, суперкласс, — с ласковой насмешкой напомнила Вера сыну.

— Садитесь. — И Андрейка первый, никого не дожидаясь, плюхнулся в огромное черное с золотом кожаное кресло. — У нас это кресло называется «Уинстон», — затараторил он возбужденно. — Мы в нем с мамой вместе помещаемся. Одновременно. Мам, иди сюда.

Николай вполне оценил название «Уинстон». Это было не кресло, а скорее двухместный диван. Вера с Андрейкой помещались на нем свободно, не тесня друг друга.

— А кто у вас на рояле играет? — спросил он, усаживаясь в такое же громадное кресло напротив.

— Я, — сказала сидевшая на диване Антонина Ильинична.

— И я! — пискнул Андрейка.

— А вы правда работали в рекламе? — обратилась к Николаю Антонина Ильинична.

— Да, много лет. Так получилось, — добавил он, словно извиняясь.

— Я, грешным делом, рекламу не люблю, — призналась Антонина Ильинична, — хотя, конечно, бывает и хорошая. Вот племянница моя, Зина, говорит, что ее реклама подвигла ребеночка родить. Знаете, такая — с божьей коровкой. И вот — нашему Илюше три годика уже.

Николай смутился.

— Чувствую себя господином Загоскиным, — пробормотал он.

— А кто такой господин Загоскин? — тут же спросил Андрейка.

— Ты еще «Ревизора» не читал? — в свою очередь спросил Николай.