А потом мы слушали седьмую симфонию Бетховена. У неё нет специального названия, как у «Героической» или «Пасторальной». И она самая прекрасная.

В моём любимом allegretto на фоне тихой ритмичной поступи (Ведь это не похоронная процессия? Нет же?) я услышала то, чего не слышала никогда: таинственное ожидание. Но я жду слишком долго. Оно мучительно для меня, его недосказанность невыносима. Я не выдержу. Почему ты идёшь ко мне так медленно?..

* * *

– Лиза? Ты плачешь? Тебе нехорошо? – Николай испуганно заглядывает мне в глаза.

Для чего я встречаю мужчин, похожих на тебя? Чтобы не забыть? Можно и без этого. Я помню, помню…

– Если нехорошо, давай уйдём, – он берёт меня за руку. – Да ты ледяная! Не заболела? – пытается обнять.

Ничего не чувствую, кроме тепла его пальцев. Он волнуется и хочет большего, а я… с таким же успехом прикоснулась бы к чайнику.

Мы ушли. Я не стала ждать радостного и торжествующего presto. Я в него не верила.

* * *

Дома набрала номер Любы. Было поздно, но она обычно ложилась за полночь, я не боялась её разбудить.

– Почему такой голос, Лиза? Что стряслось?

– Любочка, ты больше не видела снов про меня?

– Нет.

– Жаль. Они бы мне пригодились.

Она помолчала.

– Бедная девочка!.. Держись. Может, это твоё последнее испытание. Ждать его без снов, без подсказок. Без обещаний.

Я подумала, что в оркестровом исполнении «Сарабанды», которая билась в моей голове, есть часть, когда умолкают все инструменты и остается одна виолончель – безнадёжно печальная, болезненно тревожная. И чем тише она звучит, тем тяжелее на душе. Вероятно, кто-то уже давно отмерил мои муки. Кто же? Гендель?..

* * *

Приближалась Ленина свадьба, мудро намеченная перед майскими праздниками.

– Здорово, что весна! – улыбалась Шидлик, глядя на чёрную влажную землю с первыми зелёными иголочками, которым через неделю предстояло стать полноценной травой, когда мы отправились за подарком для Лены. – Свадьба зимой – кошмар! Помню, минус двадцать, снег валит, а я в туфельках, в пальтишке на голые плечи! Думала, слягу с воспалением лёгких.

– Слегла? – уточнила Люся. Она не застала Женькину свадьбу.

– Нет, великая сила любви согрела.

Мы вскладчину купили роскошный набор постельного белья, белоснежного, вышитого тонкими веточками, выбрав его, как теперь принято, из списка пожеланий молодых, и заказали букет.

– На цветы много не тратьте, – предупредила практичная невеста, – лучше подарок подороже. И, пожалуйста, приведите с собой кавалеров, а то будет, как у Аськи, заседание женского клуба. – И строго добавила: – Нет кавалера, берите брата, соседа, кого угодно. Но чтобы не сидеть в одиночку в углу. Будем танцевать и веселиться! – Последнее было произнесено непререкаемым учительским тоном. Сразу чувствовался профессионал.

Я пригласила Николая, он щедро добавил денег на наше постельное чудо. Вышитые веточки и две пары дополнительных наволочек были его заслугой.

Слава богу, Лена не потребовала от нас обряжаться в одинаковые платья, мой кошелёк этого не перенёс бы. Я надела Любино, про себя назвав его «пятым» (четыре других уже выходили в свет с новой хозяйкой), – бирюзовый шёлк, свободная юбка и лёгкие воланы. Недовольное Люсино лицо подтвердило мой выбор.

– Девчонки, сон под пятницу приснился, – щебетала в дамской комнате ЗАГСа худенькая нимфа, Ленкина с Шидликом одноклассница, – будто я встречаю здесь мужчину моей мечты!

– А мне кроме тетрадок и нашей завучихи вообще ничего не снится, – невесело усмехнулась коллега невесты.

– Я тоже сон видела. – Люся самозабвенно разглядывала в зеркало свой нос. – Мы все стоим возле ЗАГСа, а Лиза упала в грязь.

Шидлик постучала пальцем по виску.

– А броненосец «Потёмкин» не снился? Как он тебе по кумполу шарахнул.

– Нет. Я правду говорю. Когда приснится бронепоезд, так и скажу.

– Броненосец.

– Какая разница…

* * *

– Господи! Безграмотность – наследие царизма, бронепоезд от броненосца не отличаем, – бормотала Женька. – Лиз, ты её не слушай, она из вредности. Сначала Павлик нарисовался, Сашу еле пережила, ну, и Николай добил окончательно. Завистливая. Что делать…

– Купить три пары железных башмаков.

Я понимала, что Люся – завистливая и вредная, но на всякий случай написала Любе про её сон. К чему ещё мне быть готовой?

* * *

Свадебная церемония была дурацкой, как большинство церемоний. Но, к счастью, недолгой. Через десять минут проникновенно-дежурных фраз страшная тётка в блестящем платье (её нужно ставить исключительно на разводы) предложила дорогим гостям поздравить молодых, и… врубили вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», который невеста ненавидела с детства и настоятельно просила обойтись без него. При первых нотах Лена скривилась, а мы попытались не засмеяться. Несколько гостей не пришли, один, ехавший из аэропорта, перепутал ЗАГСы. Стоило нам выйти на улицу, грянул ливень. Крики пожилых родственников «Дождь в дорогу – к счастью!» не убедили женскую половину свадьбы, с воплями бросившуюся к машинам. Не все захватили зонты – причёски, туфли и макияж были безнадёжно испорчены.

* * *

– Интересно, это испытание или предостережение? – острила Женька в лимузине.

Но, несмотря ни на что, невеста была прекрасна, жених не сводил с неё взгляда. Остальное не имело значения.

* * *

Николай косился на меня всю дорогу до ресторана, пытался дотронуться до руки, спрашивал про мои украшения (ответить честно: это – от драконов, это – от разбойницы, а вот это – от мальчика Кая – не рискнула) и шептал, что я красивее невесты. Надеялся польстить, но я не люблю сравнений. Он, конечно же, хороший и ни в чём не виноват, растерян и старается понравиться. Но… Нужно было одолжить у тёти Зои Арсения. И он бы увлечённо молчал о своём планктоне.

В белом, убранном цветами зале нас рассадили за круглые столы. На сцену вышёл манерный ведущий, начал нашпигованную шутками речь. Потом погас свет. На огромном экране кто-то играл с собакой, указывал вдаль кепкой с грузовика, подражая вождю мирового пролетариата, и обнимал маленькую старушку возле торта с зажжёнными свечками.

Гости смеялись, мамы вытирали слёзы. Женька мечтательно улыбалась рядом с Валерой, больше интересовавшимся Женькой, чем экраном. Люся стратегически озиралась. Вопреки просьбе невесты, она заявилась одна. Решила не таскать за собой самовар. Вдруг здесь Тула.

А со мной случилось то, чего не случалось никогда: от меня ушли все звуки. И все чувства. Мимолетная радость сегодняшнего дня и долгая, выдержанная: печаль нескольких месяцев растаяли без следа. Я была лишь оболочкой, пустой и прозрачной, как стеклянный сосуд, который помыли и высушили, не оставив ни единой молекулы его прежнего содержимого. Мир вокруг существовал, но я не принимала в нём никакого участия. Я была отделена от него незримой, но прочной границей, объяснявшей, почему, повинуясь законам физики, он не ринется в мою пустоту. Отступили жестокая «Сарабанда» и смятенный «Июнь» Вивальди, отплакала Дидона, и даже волна бетховенской «Бури» убежала обратно в океан, покинув мокрый песок с обломками ракушек. Я осознала, из чего состоит жизнь, и могла посмотреть на неё со стороны.