Прозвучало это нисколько не как вопрос.

Эдриен сел на кровать так близко, что их колени почти соприкасались.

– Заточка – колющее оружие. Большинство же твоих шрамов – от длинных порезов каким-то острым лезвием. Это работа офицера Престона?

– Кое-что – да.

– И начальника тюрьмы.

И вновь это не было вопросом; и опять Эдриен не выдержал прямоты ее напряженного взгляда. Он никогда не упоминал начальника. На каком-то первобытном уровне. Даже охранники произносили его имя шепотом.

– Начальник тюрьмы пытал тебя.

– С чего ты взяла?

– Его инициалы вырезаны у тебя на спине в трех разных местах. – Она вгляделась в его лицо. Он упорно смотрел вниз, но ощутил внезапный прилив крови к лицу. – Ты про это не знал, так ведь?

Голова Эдриена двинулась, и Элизабет склонилась к нему так близко, что он ощутил ее дыхание.

– Чего они от тебя хотели?

– Они?

– Начальник тюрьмы. Врач. Двое охранников, о которых я знаю. Они пытали тебя. Чего они хотели?

У Эдриена кружилась голова. Она была так близко. Запах ее волос и кожи. Она была единственным человеком после Эли, кого его собственная судьба хоть как-то волновала, а Эли уже восемь лет как не было в живых. Это и вызывало у него головокружение. Правда. Женщина.

– Откуда ты все это знаешь?

– У тебя следы от веревки на обоих запястьях. Едва заметные, но кто знает, как они должны выглядеть, сразу поймет. Большинство порезов зашиты, так что врач тоже был замешан. Иначе ты мог бы дать знать об этом через тюремный медпункт. Позвонить. Передать сообщение. Что бы им ни было надо, они не хотели, чтобы ты общался с кем-то еще. – Элизабет взяла его правую руку в свои. – Сколько раз тебе ломали пальцы?

– Я не могу об этом говорить.

– Рубцы под ногтями – вот эти белые черточки. – Лиз прикоснулась к ногтю, руки ее были мягкими и нежными. – Я тебя не выдам, – добавила она. – Если ты доверишь мне какие-то секреты, я буду их хранить.

– Почему?

– Потому что я твой друг. И потому, что происходят более серьезные вещи. Начальник тюрьмы. Охранники. Что там еще ни творится, в этой проклятой тюрьме. Это не означает, что и остальные тебя сейчас не ищут – полиция штата, даже ФБР… Убить тюремного охранника – это все равно что убить копа. Все будет даже еще хуже, чем раньше. Ты не сможешь вернуться, никогда. Ты ведь и сам это знаешь, верно?

– Да.

– Не хочешь рассказать мне, что они делали?

– А шрамы недостаточно тебе рассказали?

– Можешь сказать мне, чего они хотели?

– Нет. – Эдриен решительно помотал головой и наконец встретился с ней взглядом. – Мне нужно тебе это показать.

Бекетт вернулся домой только в пять утра. Его жена спала, так что он на цыпочках прокрался в дом и разделся возле душа, пинком отправив в сторону загубленные ботинки и оставив одежду валяться бесформенной кучей. Зайдя в кабинку, позволил горячей воде смыть грязь, вонь и следы крови Уильяма Престона. За годы службы он вроде уже навидался резаных, битых и ломаных.

Но такого…

Лицо у человека просто напрочь отсутствовало. Рот. Нос. Стоило Бекетту прикрыть глаза, как он опять видел все это будто наяву – длинные размазанные следы на земле и обломанные корешки зубов, ручейки крови, свернувшиеся в пыли… К настоящему моменту Престон был мертв уже несколько часов, и эта смерть стала катализатором самой крупной охоты на человека, какую Бекетт только когда-либо видел. Бюро расследований штата. Транспортная полиция. Все до единого шерифские управления штата. Дайер общался с федералами и буквально визжал каждый раз, когда кто-нибудь из бюрократов осмеливался сказать «нет». Все так и дышало опасностью. Люди завелись – злые, целеустремленные.

И посреди всего этого оказалась Лиз. Посреди охоты на человека. Посреди всего этого бешенства. Она играла важную роль очень во многом, а окружающий мир, похоже, хотел разорвать ее жизнь в клочки. Братья Монро. Теперь вот это.

– Господи…

Бекетт потер руками лицо, но едва узнавал себя. В сердце поселилась тошнотворная тяжесть, и вовсе не из-за превращенного в отбивную лица, или серых костей, или лоснящихся пластиковых мешков, один за другим появляющихся из-под церкви.

И даже не из-за Лиз.

Он уперся обеими руками о стену душевой; вода с силой хлестала вниз в спину, но струи не казались ни достаточно горячими, ни достаточно сильными. Подумалось про суд над Эдриеном и обо всех тех мертвых женщинах в этой чертовой церкви.

«Это просто должен быть Эдриен!»

Но что, если нет? Что, если телам в лазе под церковью всего от силы лет пять? Или десять? Если убийца – не Эдриен, означает ли это, что вынесенный ему приговор вымостил путь кому-то еще, готовому охотиться и убивать еще целых тринадцать лет?

Девять женщин под церковью.

Лорен Лестер.

Рамона Морган.

Бекетт ощущал их, как придавливающий к земле груз, словно бы их души были из камня и стали, и все эти одиннадцать душ взгромоздили друг на друга и водрузили ему прямо на голову.

– Дорогой…

Голос жены. Издалека.

– Чарли?

На сей раз громче – голос прорезал заполнивший ванную пар, когда дверь резко распахнулась.

– Погоди-ка. – Бекетт кое-как смахнул воду с глаз, отодвинул занавеску, пригляделся. Кэрол была в своем обычном халате, волосы всклокочены со сна. – Привет, детка.

– А почему ты в гостевой ванной?

– Не хотел тебя будить.

– Ты вообще как? Что-то вид у тебя малость зеленоватый…

– Наверное, вода слишком горячая, душ.

– Ты вроде чем-то расстроен.

– Да сказал же, что просто душ! – Она даже отпрянула, и он немедленно извинился. – Больно уж долгая ночь. Прости. Не хотел так резко.

– Да все нормально. Да, ночка точно была долгой, судя по твоему виду… Будешь завтракать?

– Через десять минуточек, хорошо?

– Буду в кухне.

Бекетт закончил с душем, побрился, оделся во все свежее. Долго изучал в зеркале свое лицо, пока оно не обрело нормальный спокойный вид, а потом направился к жене в кухню. Когда он вошел, смотрелась она прекрасно. Чуток пополней, чем месяц назад, чуть более морщинок, чуть больше усталости в глазах. Но ему было на это плевать.

– Ну что, любовь всей моей жизни?

Она повернулась к нему от плиты, и ее улыбка моментально увяла, когда она увидела, что он полностью одет.

– Ты опять на работу?

– Придется, детка. Делать нечего.