Объясняя командирам свой план, Баласар вглядывался в лица. Две сотни, чтобы пробежать по улицам под градом камней и стрел. Захватить кузницы, удерживать их, кто бы ни вышел навстречу из подземелий, выстоять, пока не подоспеют остальные силы. Баласар собирался повести людей сам. Ни один, из вожаков не усомнился в его правоте и не сказал ни слова против.

— Если доживем до заката, — закончил Баласар, — победа наша. Дайте сигнал строиться.

Гулко задрожал барабан. Командиры бегом пустились к своим солдатам. Несколько кирпичей взорвалось на мостовой там, где они только что пробежали, но осколки никого не задели. Баласар присел на корточки в дверях и потер плечо. Холодный воздух обжигал ноздри. Вокруг темнели исполинские башни. Их вершины уходили в такую даль, куда не поднимались даже вороны, которые, хрипло каркая, кружили над городом, почуяв запах крови и мертвечины.

Баласар залюбовался городом. Только сейчас он заметил его суровую красоту, тесные ряды домов, толстые стены и тяжелые ставни. Темный камень казался еще темней в окружении ослепительного снега и сверкающего льда под огромным, белым, пустынным небом. Это был город без цвета, город света и тьмы, без оттенков серого, и Баласара тронула его прямота. Он глубоко вздохнул и выдохнул, следя, как дыхание превращается в облачко. Барабанщик, стоявший рядом, облизал губы.

— Давай, — скомандовал Баласар.

Между высокими стенами эхом прокатилась гулкая дробь, а потом с домом поравнялись его люди, и Баласар метнулся к ним, подняв щит ноющей от напряжения рукой. Прежде чем стрелы, пущенные с башен, достигли земли, гальты успели пробежать половину пути до кузниц. Оставался последний рывок. Пятеро упали, а затем Баласар врезался в мешанину разгоряченных тел, криков и сверкающей стали. В кузне их ждала последняя кучка защитников. С боевым кличем Баласар и его люди хлынули внутрь. Порядок, правила, необходимость держать строй — все это осталось на поле боя, а здесь бушевала рукопашная, и он сек и крушил, чувствуя, как поет в жилах кровь. Самое неподходящее место для полководца. Не стоило ему кидаться навстречу отчаявшимся врагам, но радость перевесила рассудок. Какой-то человек бросился на него с копьем, сделанным из старых граблей. Баласар отвел удар, махнул мечом, и нападавший рухнул наземь. Еще трое пытались обороняться, встав спина к спине. Люди Баласара справились и с ними.

А потом все кончилось. Битва оборвалась так же внезапно, как вспыхнула. У ног лежали тела врагов и друзей. Правда, последних было совсем немного. Пар поднимался над остывающими трупами, над всеми одинаково. Но зато они захватили вход в подземелья. Еще один, последний натиск — внутрь, в самое чрево города, и дело сделано. Конец войне. Конец андатам. Всему. Баласар по-волчьи оскалился. Плечо больше не болело.

— Генерал! Он завален!

— Что?

К нему подошел один из командиров. Рубаха на нем пропиталась кровью от локтей до колен, в глазах дрожала тревога и растерянность.

— Не может быть. — Баласар шагнул ему навстречу.

Воин повернулся и повел его за собой. Перед ними вырос вход в тоннели: огромная пасть каменной арки. Вниз вел широкий коридор, по которому могли проехать четыре повозки в ряд. Баласар подошел поближе, оступаясь там, где истоптанный снег превратился в скользкое месиво. Командир не ошибся: в тени под аркой виднелся завал из обтесанной брусчатки и бесформенных осколков, огромных валунов и камней величиной с кулак. Между ними поблескивало битое стекло и острые обрезки металла. Чтобы расчистить это, уйдет несколько дней.

Его обманули. Синдзя Аютани повел его по ложному следу. Вкус предательства был горек, словно зола. Но хуже всего было то, что это ничего не меняло. Защитников почти не осталось, а запасы камней и стрел на башнях рано или поздно подойдут к концу. Вожак наемников добился лишь того, что затянул агонию. Баласару этот обман будет стоить нескольких сотен воинов, а хаю Мати — нескольких тысяч.

«Синдзя, Синдзя. Ты был на моей стороне. На моей», — подумал он и приказал вслух:

— Несите карты!

Понимая, что попал в ловушку, и зная, что защитникам города нужно место, куда отступить и где собрать силы для новой атаки, Баласар пробежал глазами по тонким линиям, отмечавшими подземные ходы и улицы. Его пальцы запятнали карту чужой кровью.

Нет, идти нужно было не во дворцы. Синдзя послал их именно туда. Не в кузни. К нему вернулись прежнее холодное спокойствие и отстраненность. Буря в крови утихла. Баласар снова стал генералом. Им нужны были склады. Север города. Подземные галереи отлично подходили, чтобы собрать в них большой отряд или поставить койки для раненых. Там наверняка есть запасы воды, и свет оттуда не проскользнет наружу. Баласар и сам выбрал бы это место, чтобы руководить обороной.

— Мне нужны посланники, — сказал он. — Дюжина. Надо пробраться к тем, кто ушел во дворцы, и сказать им, что план изменился.

Синдзя гнал коня на север. Услышав, как затрубили рога, возвещавшие начало битвы за Мати, он только пригнулся к лошадиной гриве и еще быстрей поскакал по тропам и каменистым шахтерским дорогам, которые кружевом увивали холмы за городом. Там, в предгорьях, где поколения назад люди черпали из недр земли руду, находилась одна из первых, старейших шахт — убежище для детей Оты и поэтов. Единственной преградой между ней и городом были Юстин и сотня вооруженных гальтов. Синдзя вздрагивал, представляя след колес на снегу, уходящий в жерло рудника. Только бы Юстин его не нашел.

Он как раз достиг ближайшего к Мати хребта, когда со стороны города донесся грохот, приглушенный расстоянием и снегопадом. От боков лошади валил пар. В такую погоду гнать ее во весь опор было все равно, что убить. Он понимал: если не сбавит скорость, лошадь, скорее всего, падет. Но ехать шагом он не собирался. Если лошадь — единственное существо, которое он сегодня погубит, это будет счастливый день.

Синдзя добрался до шахты, когда полдень уже миновал. Точнее определить время он не мог. Бесшумно ступая, он спустился в полумрак подземелья и присел на корточки. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и стал внимательно рассматривать запыленные камни. Они были совсем сухими. Никто не проходил по ним с тех пор, как начался снегопад. Синдзя вышел, вскочил в седло и направил бедное, измученное животное обратно на юг. Он трусил по запорошенным снегом следам, отъезжал назад, снова трогался вперед, петлял, поворачивая то на запад, то на восток. Он без устали вглядывался в серую пелену в поисках Юстина и его отряда. Вскоре он заметил их — дюжину воинов, которых отправили в дозор. Те рассказали ему, что таких дозоров восемь, а Юстин едет с тем, который остался поближе к городу. Поблагодарив своих временных соратников, Синдзя поскакал дальше на юг.

Перчатки промокли, а в костяшки пальцев забрался холод, когда Синдзя наконец отыскал Юстина и его людей. Они окружили старую телегу, запряженную мулом. На козлах сидел юноша с удлиненным, как у всех северян, лицом. Он заметно нервничал. Юстин и четверо воинов спешились и разговаривали с ним. Синдзя окликнул их, Юстин обернулся, махнул рукой и поманил его к себе. Он явно был в хорошем расположении духа.