То и дело раздавался хохот одного или другого из молодцов — увидишь приятеля в таком маскарадном наряде, живот надорвёшь от смеха.

Кому смех, а кому и слёзы.

Трюк сработал превосходно. Трижды сбрасывали волки овечьи шкуры, трижды уходили они так же быстро, как и появлялись, оставляя за собой горы трупов, дымящиеся развалины и пылающие верфи и причалы. Ар-Рахиб, Ямбо и аль-Хавра, порты самой Мекки, самой Медины, разделили судьбу Айдхаба и других городов африканского побережья.

Едва ли кто-нибудь и когда-нибудь, стремясь отомстить врагам за обиды, тратил деньги с такой же пользой, как сделал это сеньор Горной Аравии. Давно уже христиане в Азии не наносили мусульманам столь чувствительных ударов. В то время как королевство латинян и великая Восточная империя топтались на месте, лишь «покусывали» и «царапали» противника в пограничных конфликтах, морские дружинники Ренольда де Шатийона рвали врага на части зубами и когтями, точно волки или ястребы.

Вряд ли стоит даже предполагать, что мир ислама никоим образом не отреагировал на бесчинства находников.

Даже Зенгииды Алеппо и Мосула, в последнее время не раз уже прибегавшие к помощи франков в борьбе против Салах ед-Дина, и те оказались в трудном положении, не зная, что отвечать подданным, как оправдать свой союз с оскорбителями истинной веры. Тот же, чьих интересов всё происходившее касалось в первую очередь, и вовсе не собирался сидеть сложа руки. Брат Салах ед-Дина, правитель Египта Малик аль-Адиль, принял меры.

Михайло Удалец поступал абсолютно правильно, убеждая прекрасного витязя, светлого конунга Йоханса уничтожить флот противника непосредственно в портах, обещая своему избавителю господство на Красном море. Однако новгородец не учёл одного фактора — Египет по-прежнему оставался там, где и был, — к северо-западу от места, выбранного викингами в качестве точки приложения собственных сил и талантов. Разграбление портов Судана и даже уничтожение каравана в Нубийской пустыне нанесло богатейшей стране ущерб в большей степени моральный, нежели материальный, но, что самое важное, в гавань Суэца из Дамиетты, что на Средиземном море, была доставлена сухопутным путём настоящая морская армада. Всё, что предстояло сделать теперь адмиралу Хусам ед-Дину Лулу, получившему приказ Малик аль-Адиля, — укомплектовать команды кораблей, каковое повеление он и исполнил, набрав в Северной Африке маграбских матросов, считавшихся одними из самых лучших в мире ислама[67].

Как писал арабский хронист, доблестный и славный Лулу обрушился на кафиров, точно чайка на рыбу, подобно молнии рассёк он мрак... ну и так далее, как обычно пишут о победителях.

Надо полагать, это была большая молния, как-никак ей предстояло рассечь мрак, созданный аж тремя кораблями. Страшно даже и подумать о том, чтобы поставить под сомнение доблесть и славу евнуха Хусама, ведь в прежние времена египтянам случалось проигрывать битвы с неприятелем, которого они порой превосходили численно раз этак в сто. Впрочем, то дела прошлые, да к тому же речь шла о сухопутных баталиях, на море дела мусульман обычно шли лучше. Так или иначе, но как раз в начале месяца гои по древнему календарю северян, или в начале же месяца зу-ль-каада 578 года лунной хиджры, то есть в конце февраля 1183 года от Рождества Христова, «чайки» Лулу застигли «стаю рыб» на выходе из аль-Хавры.

Применить трюк Харальда Весельчака и Трюггви Хаука, так прекрасно сработавший прежде, на сей раз не представлялось возможным, тогда Йоханс-конунг приказал гребцам вовсю налечь на вёсла, умереть на них, но оставить мусульман далеко позади. Прочим он же велел облегчить судно, и золото мусульман полетело за борт с такой же лёгкостью, с какой лилось оно в трюм. Как ни старались бывшие рабы на галерах, всё равно, единственный драккар викингов шёл резвее — ах, почему конунг не послушался совета и не взял с собой вторую лодью?!

Враг и верно словно бы превратился в белокрылую птицу, чьё крыло простиралось так далеко, что неминуемо накрыло бы беглецов.

Правильно оценивая ситуацию, Ивенс затрубил в рог, и стоявший у руля одной из двух трофейных галер Корабельщик приказал своим резко развернуться навстречу «птице», чей хищный клюв уже нацелился, чтобы схватить первую жертву. Манёвр Хакона повторил и Эйнар Чёрный, один из дружинников конунга, командовавший второй галерой. Сам Ивенс напал на судно, на котором, как показалось ему, находился предводитель сарацин.

С искрами визга стали закружились викинги и враги их в вихре Одина; вспыхнул спор секир, раздался топот копий, ручьями хлынула навья пена, брага волчья — закипела смертельная схватка, полилась кровь. И вот скоро клюв «чайки» разлетелся на кусочки. Однако, в отличие от настоящей птицы, она не погибла, крылья её, как руки, заключили северян в объятья. Как бы храбро ни сражались они, как бы отчаянно ни рубились, дружинников конунга Йоханса было во много раз меньше, чем моряков Лулу.

Солнце уже собиралось на покой, намереваясь заночевать в Нубийской пустыне, когда неравная битва завершилась.

Драккар со всей награбленной добычей, которую не успели ещё выбросить удалые разбойники, пошёл ко дну, одна из галер присоединилась к нему, другая осталась на плаву. Многие погибли в сече, как Хакон Корабельщик или Свен Кривоносый, другие утонули, как Эйнар Чёрный или Рольф Зоркий. Раненого конунга Йоханса и оглушённого упавшей мачтой Берси Магнуссона победители успели выловить из воды вместе с тремя дюжинами товарищей и большей частью гребцов — не повезло бедолагам, видно, так уж Бог судил им, оставаться пленниками мусульман.

Впрочем, добросердечный евнух Хусам решил избавить их от участи невольников. Тем из них, кого захватили на африканском берегу — главным образом франкам — по замыслу адмирала полагалось отправиться в Каир, чтобы там прилюдно лишиться буйной головы, сегодняшних пленников та же самая процедура ждала во время следующего хаджа в Мекке через год. Впрочем, кое-кто из числа разодетых в пух и прах ближайших подручников Лулу — не скрещивали они меча с викингами — посчитал подобное наказание слишком мягким.

Один из них, долгобородый старец, облачённый в дорогой халат и белоснежную чалму, воскликнул, указывая на Ивенса, стоявшего на корме адмиральского судна, на полшага впереди своей безоружной, окровавленной и совершенно обессиленной ватаги:

— О великий флотоводец, несравненный воин, ты великодушен, но посмотри на этого варвара! Глаза его излучают ненависть. Не допусти умаления своей чести, не позволяй ему так смотреть на правоверных. Он оскорбляет тебя своим взглядом.

— Что ты предлагаешь, ибн Муббарак? — спросил адмирал. — О чём желаешь попросить, мой любимый помощник?

Лулу решительно не понимал, к чему клонил