Правильно я сделал ставку именно на этого конструктора – он кропотливо исследовал поведение планера в зависимости от того, куда приложено усилие и теперь был готов принять «на борт» двигатель с тягой, сопоставимой с весом всего самолёта. И, главное, катапульта давала шансы спасти лётчика-испытателя, если что-то пойдёт не так. Если говорить о «горшке», который продолжали гонять на стенде, то он вполне гармонично вписывался в хвост фюзеляжа вместе с компрессором, на привод которого планировалось израсходовать всю мощность установленного в носу ММ-1. То есть на вращение винта отвлекаться не предполагалось. Только на вентилятор охлаждения, спрятанный под капотом.

Мы сразу договорились, что ограничим скорость самолёта семьюстами пятьюдесятью километрами в час, а потом начнём думать о применении стреловидного крыла – благо, кое-какие сведения о подобных конфигурациях всё тот же Москалёв уже получил, испытывая свою «Стрелу».

И всё – больше я ни на что не гожусь. Тут тоже прекрасно справятся без меня. Говорил же, что моя тема – поршневые самолёты. Причем – лёгкие или, в крайнем случае, двухмоторные, но не тяжеловозы. Я уже старый человек, которому трудно воспринимать новое. Поэтому облетал новую машину Ильюшина – бронированный истребитель Ил-1 – и сел писать отчёт, основной мыслью которого была: «В Багдаде всё спокойно».

* * *

– А не кажется ли вам, Александр Трофимович, что вы смотрите на мир сквозь розовые очки? Не пытаетесь ли вы создать у руководства партии умиротворённого и расслабленного настроения? – Товарищ Сталин прошёлся по кабинету и во второй раз на моей памяти занялся своей трубкой.

– Конечно, стараюсь. Потому что уверен в правильности выбранного пути. Не стоит направлять силы конструкторских коллективов на решение вопросов, которые не дадут полезной отдачи. Сейчас, когда мы понимаем – война будет выиграна, нужно быть готовыми к суровым послевоенным реалиям. Америка подогнёт под себя всю разрушенную войной Европу, опутав её сетью долговых обязательств, а с нами начнёт идеологическое противостояние, которое назовут «холодной войной». Не знаю, как разляжется карта, но у нас не останется другого выхода, кроме как оказаться хорошо подготовленными и оснащёнными в военном отношении. Настолько могущественными, что силовое воздействие на СССР окажется опасным.

– Опять хитрите, – Иосиф Виссарионович отложил в сторону так и не набитую трубку. – Тогда объясните мне, что это за выходка с дирижаблями? Зачем вам понадобилось вводить в заблуждение начинающего руководителя зарождающейся отрасли?

– Чтобы не потерять окончательно и бесповоротно дирижаблестроение. Это же целая своеобразная культура, лишиться которой недолго – достаточно просто перестать уделять ей внимание, как она умрёт сама собой. А у нас по-прежнему останутся такие задачи, как метео- и ледовая разведка. Поиск рыбных косяков и оторвавшихся мин. Обнаружение вражеских подводных лодок и, уже скоро, размещение радиолокаторов для обнаружения самолётов противника. Более того – вертолёты ведь появятся ещё нескоро. А необходимость высадить или забрать хоть что-то там, куда решительно невозможно посадить самолёт, останется. Поэтому я и натолкнул Василия на мысль о дирижаблях. Уж он-то со своей энергией и напором наверняка перебаламутил много народу.

– А почему вы думаете, что дирижаблестроение будет утрачено? – Сталин снова потянулся за трубкой.

– Так было, – пожал я плечами. – Не знаю почему, но это случилось. И я решительно не знаю, как это предотвратить.

– Могли бы просто рассказать, – Иосиф Виссарионович досадливо махнул рукой и опять отложил трубку. – Товарищ Кузнецов поссорился с товарищем Головановым из-за самолётов По-8. Флотской авиации нужны торпедоносцы, а авиации дальнего действия – бомбовозы.

Я неопределённо пожал плечами. Не моя это тематика.

– То есть вы решительно отказываетесь быть полезными? – вождь посмотрел на нас с Мусенькой со смешинкой во взоре.

– Мы кое-что можем сделать в качестве военных лётчиков, – пожала плечами моя хорошая. – А по части воздействия на реальность – выдохлись. Всё изменилось. Мы в этом мире такие же новички, как и все остальные.

– Ну, как дети! – ухмыльнулся Сталин. – А про ядерное оружие ничего не хотите мне рассказать?

– Кажется, проект «Манхэттен», – припомнил я. – Так о его ходе наша разведка исправно докладывает, причём с массой таких технических деталей, о которых мы и представления не имеем. Не уверен, что нам удастся опередить в этой теме американцев. Во всяком случае, толку в этих вопросах от нас никакого.

– Интересно, интересно! А какие-нибудь имена не припомните?

– Оппенгеймер, Нильс Бор и Энрико Ферми, – отчиталась Мусенька. – И ещё Фейнман, который потом написал Фейнмановские лекции по физике. – Она у меня много книжек прочитала, и память у неё лучше.

– Так чем же все эти работы завершились? – всё так же насмешливо спросил Сталин.

– Бомбы сделали. А потом шарахнули ими по Хиросиме и Нагасаки. Мощность взрывов была килотонн двадцать в тротиловом эквиваленте, – отчитался я.

– Ни на какой фронт отправляться даже и не думайте, – заключил товарищ Сталин. – Езжайте домой и делайте там то, что считаете нужным.

– Трофимыч, выручай. Пришли новые движки для сервисного блока, а мы никак не сообразим, как их правильно настроить. Перегреваются, гады. Хотя в остальном работают – песня, – мастер Кулаков с макетного участка Горьковского авиазавода застал меня за приведением в порядок сеней.

– И тебе не кашлять, Макарыч! Что за движки? Вроде не должно быть ничего нового в этих, что с мотоцикла М-72.

– Да нет, не дают нам моторостроители тех, что раньше. Говорят, у них план по основной продукции такой, что не продохнуть, да ещё и кооперация нарушилась. Вот и взяли те, что по ленд-лизу. Они даже удобней встают, тем более, что не на кардан выходят, а сразу на цепь. Мы их мигом приладили, а на приемке заказчика они положенных часов не отрабатывают – клинят.

– Ладно. Поехали. Ты на машине?

– Ага. Директор свою «эмку» дал, чтобы скорее.

* * *

Сервисным блоком с моей лёгкой руки прозвали композицию из мотоциклетного двигателя, генератора и насосов для оживления пневматической и гидравлической систем самолётов. Они ставятся на Ан-226, и ещё их берут в передвижные авиамастерские и в некоторые авиаполки – достаточно удобное получилось приспособление. Говорят, умельцы от неё даже электросварку задействуют или пневмоклёпку оживляют. Делают эти сборочные единицы там, где собрали в первый раз.

И вот вижу я до боли знакомую раму со всей машинерией, прилаженной рядом с вальяжным таким двухцилиндровым V-образным мотором явно иностранного производства – даже надпись на нем на том самом английском, из которого я только цифры и понимаю, потому что в их единицах измерения сам чёрт ногу сломит. Шучу – там всё построено на фунтах и дюймах, но считать каждый раз нужно внимательно.